Ожидая с часу на час прихода смоленской дружины Полтева, князь Михайла Скопин-Шуйский проехал в сопровождении слуги Федора и Прокопия Ляпунова, рязанского переходчика на царскую сторону, вдоль всего расположения своего воинства у Данилова монастыря.
Вернулся в шатер, разбитый прямо на снегу. Накинув на плечи полушубок, Скопин склонялся при свечах над чертежом местности. Кто-то подскакал к шатру, спрыгнул с коня. Нетерпеливый рязанец Ляпунов бросился к входу. Стражник впустил ратника.
– Кто там?
– От воеводы Полтева гонец. Наши подходят к Филям.
– Добро.
Прокопий Ляпунов, как воин смелый и дерзкий, настаивал на немедленном нападении на стан Болотникова.
– Ночью захватили бы их спящими, князь, – говорил Прокопий, расхаживая по шатру и от нетерпения то вытягивая из ножен до половины саблю, то вбрасывая ее обратно. Он с досадой смотрел на красивого степенного юношу, все о чем-то раздумывающего и сверяющего что-то на чертеже. Ничего не поделаешь: Михайла Скопин родной племянник царя, который назначил его главным воеводой.
– В темноте можно побить и своих, Прокопий, – возражал рязанцу Михайла Васильевич. – Двинем по зорьке, когда хорошо все проглянется. Вот только дождемся смолян. Не шутка: три полка опытных бойцов.
К полночи появился еще один гонец. Едва разлепляя смерзшиеся губы, прохрипел:
– Кто есть князь Скопин-Шуйский? Я гонец от Пашкова.
– Ага, от Истомы Пашкова? – воскликнул Ляпунов. – Ты гляди, и его достало. Хочет уйти от Болотникова, молодец.
Прибывший молча достал из-за пазухи свернутую трубочкой грамоту. Скопин-Шуйский сорвал печатку, склонился к свету.
– Ну чего он пишет? – спросил Ляпунов, недолюбливавший Истому Пашкова, надменного, резкого земляка.
– Просится к нам. Не хочет больше под Болотниковым ходить.
– Ну пусть, чего там.
– Постой-ка, – остановил Ляпунова князь. – Надо бы примериться, когда ему переходить. Лучше бы во время боя и прямо к тебе. Вы рязанцы, сразу друг друга узнаете. А все равно надо бы какой-нибудь знак придумать, чтобы ошибки не было.
– Не дай бог, не дай бог, – пробормотал гонец от Пашкова, немолодой уже воин, переминавшийся рядом скромно, почтительно.
– Выпустить бы ратника вперед с рязанским знаменем, – придумал Скопин-Шуйский.
– А что? Здорово получится, – ухмыльнулся Прокопий. – Пустим моего брата Захара. Он парняга отчаянный, справится.
– Ладно, – сказал Скопин, обращаясь к гонцу. – Скажешь сотнику Пашкову, пусть переходит во время боя по оговоренному знаку – знамени. Понял? Всадник на белом коне с красным прапором
[67].
Гонец кивнул, вышел в ночь. Близился рассвет, чуть заиграла розовая полоска за лесом. Засияли над лесом спавшие облака.Сорока застрекотала, гаркнул ворон.
Смоленская дружина под управой воеводы Полтева прибыла уже на свету. Где-то недалеко, в монастыре, прокукарекал несмело единственный петух. Остальных в окрестных деревнях давно съели.
Но одного петушиного сигнала и первых отсветов зари было довольно, чтобы заскрипели по снегу сани, зафыркали кони, забряцало оружие.
Примчались посланные заранее разведчики, нашли Скопина:
– Болотников идет на Котлы. Нам навстречу, князь.
– Хорошо, значит, встретимся в поле. Григорий, – обратился Скопин к воеводе Полтеву. – У тебя конных хватит, чтобы ударить, когда воры втянутся в бой?
– Хватит, – ответил кряжистый, с усталым лицом Полтев.
– Вели им обойти Котлы, а потом пусть налетят неожиданно. Скажи, я пришлю ратника на добром коне, когда час приспеет.
Войско Болотникова перегородило поле и медленно приближалось. Стрельцы Скопина отвечали на их стрельбу из пищалей. Пули жужжали с обеих сторон, почти не нанося никакого урона.
Пашков, получив согласие из Москвы, предупредил своих десятских:
– Когда надо будет начинать, явится с той стороны ратник на белом коне, в красном бешмете и с красным прапором. Не вздумайте по нему стрелять. Это будет наш рязанец Захар Ляпунов. Они уже перешли к царскому войску. Видать, Скопин воевода головастый, добро рассчитал. Переход наш во время боя сразу обессилит Болотникова.
Пашков мечтал захватить и связать Болотникова, чтобы доставить в Москву. Но такое удальство было рискованно. Михайла Скопин запретил это делать – как бы не получилось хуже. У Болотникова полно казачьей охраны, по сведениям лазутчиков. Охраняют его настороженно, будто матерые волки своего вожака.
И вот Истома Пашков повел рязанцев в сторону от «воровских» войск.
– Передавай поклон Ивану Исаевичу от меня, а заодно и Димитрию Ивановичу, если вы его когда-нибудь откопаете, – крикнул он посланцу Болотникова. Огрел плетью коня и пустил его в скок с места. Рязанцы хлынули за ним, взметывая ошметья снега из-под копыт. Они увидели в поле Захара Ляпунова на белом коне в красном балахоне и с красной тряпкой на древке.
– Знак, знак! – закричал Пашков и помчался к Захару Ляпунову.
Тот увел их на правое крыло москвитян, обогнул его и завел вновь прибывших с тыла.
– Здорово, Захар! – крикнул молодому красавцу Истома и не мог сдержать смеха. – Чего это на тебе за рвань какая-то непонятная… хоть и красного цвета…
– Да велено надеть было красный бешмет и взять красный прапор, – тоже смеясь, рассказал Захар. – Оказалось, нет ни бешмета, ни прапора. Что делать? – уж уговорились ведь. Хорошо, у кого-то в обозе нашелся старый персидский халат. Ну, натянули на меня прямо на шубу. А рукав оторвали, привязали к копью, вышел прапор – и смех, и грех… Вовсе чучело на огороде, ха, ха!
Уход рязанцев образовал дыру в боевом строе Болотникова. Туда сразу устремились московские конные стрельцы, а за ними пешие ратники с алебардами и пищалями. Клином войско воеводы Скопина-Шуйского врезалось в распавшиеся ряды противника, быстро расширяя прогал, гоня перед собой бегущих воровских ратников. Болотников с кучкой охранников-казаков носился на коне, лупя плетью, ругаясь отчаянно и пытаясь остановить позорный бег своих воинов.
– Измена! – вопили болотниковцы, бросаясь врассыпную и тем становясь легкой добычей, подставляя спины и головы конникам Скопина.
– Р-руби их, братцы-ы! Бей ворьё! В мать-перемать их, собак продажных! Руби слуг польского наймита и собачьего хрена Болотникова! – зверели от ярости москвитяне и рязанцы.
Несмотря на все усилия Болотникова и его помощников, остановить бегущее войско повстанцев было уже невозможно.
– Иван Исаевич, бечь надо! Гляди, в полон попадешь! – криком убеждали воеводу охранники-казаки.
Атаман Заруцкий, находившийся со своими донцами на левом крыле, мечтавший первым ворваться в Москву, но также вынужденный отступать, проклинал предателей рязанцев.
