– Сероп.
Дмитрий сделал запись на сером бланке.
– Фамилия?
– Газарян.
– Дата рождения?
Сероп нахмурился, будто припоминая:
– Август 1910-го.
– День?
– Не знаю.
– Место рождения?
– Адапазары, Турция.
– Имя отца?
– Торос-ага.
– Имя матери?
– Не знаю, – сказал он после минутного замешательства. Сирануш, Нежная любовь, – слишком красивое имя, чтобы трепать его при таких обстоятельствах.
Мужчина испепелил его взглядом.
– Никто никогда не говорил мне его, – солгал Сероп.
Дмитрий постучал ручкой по столу. Слишком много неточных данных.
– Что указано в твоих документах?
– Неизвестная.
Дмитрий выдохнул сигаретный дым кольцами и продолжил:
– Имя жены?
– Сатен.
Чтобы заполнить бланк, потребовалось полчаса. Когда они закончили, Дмитрий обратился к Аганяну:
– Товарищ, вы знаете этих людей?
Старик посмотрел на диван. Он увидел маленькую Новарт, прижавшуюся к матери и продолжавшую тихонько хныкать. Несмотря на катаракту, заметил синяки на лице Габриэля и выражение ужаса во взгляде Сатен. Конечно, он их знал. Аганян жил в квартире напротив. Сатен единственная во всем доме стучалась к нему в дверь. «Дадиг, дедушка, я выхожу, тебе нужно что-нибудь?» – спрашивала она. Габриэль, возвращаясь из школы, приносил ему лекарства. Новарт, малышка, дарила ему свои рисунки, которые он развешивал на стенах. Сероп часто приглашал его в холодные зимние вечера разделить с ними горячую тарелку супа. Газаряны заботились о нем и старались унять его горе. Он, вдовец, репатриант из Румынии, остался совсем один, после того как его единственный сын был сослан в Сибирь.
Еще бы он их не знал!
Газаряны были его семьей в некотором смысле.
Его замутненный взгляд блуждал по их лицам. Сероп слегка наклонил голову, и старик ответил ему тем же.
– Да, я их знаю, – сказал он наконец.
Дмитрий кивнул, и двое в форме начали обыск. Они рылись в ящиках и шкафах. Вынимали и высыпали все из банок и коробок. Вспарывали матрасы и стеганые одеяла. Даже туалет разгромили, срывая трубы и сбивая плитку. Потом они вернулись в гостиную и бросили на пол все, что нашли в ящиках. Обыскали книжный шкаф и пересмотрели письма, присланные из Греции. Полностью разобрали швейную машинку Сатен. Шум переворачиваемой мебели и падающих предметов разносился по всей квартире, заставляя всякий раз вздрагивать девочку в объятиях матери. Габриэль наблюдал за отцом, надеясь, что тот повысит голос, станет сопротивляться этой бессмысленной разрушительной ярости. Но он ошибался. Сероп молчал.
Иногда сотрудники приносили Дмитрию результаты обыска и с надеждой показывали ему: кукла Новарт, гармошка Габриэля, шелковые тапочки Сатен, импортный крем для бритья Серопа.
– Может, это? – спрашивали они.
Дмитрий качал головой.
– Продолжайте искать, – приказывал он.
В полдень он потянулся и опять обратился к Аганяну с подобием улыбки:
– Энкер
[19], не волнуйся. Сейчас закончим, вот увидишь.
Его подчиненные удивленно переглянулись, вытирая со лба капли пота.
– Можно мне стакан воды? – Габриэля мучила жажда, но ему не разрешали ни пить, ни есть. В наказание за то, что он сделал. На лбу у него вскочила шишка, верхняя губа была рассечена, и из нее сочилась кровь.
Дмитрий строго посмотрел на него.
– Да пожалуйста, чувствуй себя как дома, – издевательски пошутил он, и его люди засмеялись. – Возвращайтесь на кухню, – прогремел он, погасив очередную сигарету в пепельнице, полной окурков. – Чего ждете?
Затем он неприкрыто зевнул, и у него заслезились глаза. Было ясно, что он томится. Когда Габриэль вернулся на свое место, тот встал и прошелся до середины гостиной, вероятно, чтобы размять онемевшие ноги. Он был невысок и немолод, хотя мускулист и крепок.
– Так, понятно, придется самому, – пробормотал он.
Присоединившись к своим людям на кухне, он резкими и решительными движениями начал вышвыривать тарелки и ломать полки. Затем он выбросил столовые приборы и раскидал белье. Открыл подвесной шкафчик и стал шарить внутри, достав три стакана из цветного стекла и две банки для продуктов. Он открыл их, понюхал содержимое, затем простучал стенки, обтянутые бумагой. Приподнял дно шкафчика и что-то вытащил. Его лицо просветлилось.
– Вот то, что мы искали! – воскликнул он, торжествуя.
Все с интересом посмотрели на него. Даже Аганян нагнулся вперед, стараясь понять, что тот держал в руке.
Это была обложка книги.
– «The Daring Young Man…» – с трудом прочитал он по-английски. – Литература, и к тому же американского писателя. Молодец! – объявил он с сарказмом, размахивая обложкой и приближаясь к Серопу. Его молодчики последовали за ним.
– Ты можешь объяснить, что это такое? – спросил он, ткнув обложкой ему в лицо.
Сероп покраснел.
– Мне повторить вопрос? Что это за мусор? – Дмитрий резко повысил голос.
Габриэль увидел, что отец опустил голову, как мальчишка, на которого накричали. Его угнетало, что у отца не хватало смелости произнести имя автора, которого он всегда очень высоко ценил. Сколько раз он читал ему его рассказы, садясь после ужина на тот самый диван, где теперь теснились они все. Габриэль знал наизусть целые абзацы, самые красивые фразы, самые насыщенные: «Он с легкостью полетел бы, отважный молодой человек на летающей трапеции».
– Это обложка книги, – ответил юноша, не сдержавшись.
Сатен пронзила его взглядом, а Новарт подумала, что ее брат герой.
Дмитрий присел на корточки напротив юноши, прикусил губу и покачал головой.
– Отлично, спасибо, что ты меня просветил. Могу поспорить, что ты ее читал, а?
– Конечно читал, – вмешался сотрудник, которого мальчик ударил лампой по голове. Из ноздрей у него выглядывали кусочки ваты, поскольку из носа все еще сочилась кровь.
– Мой сын тут ни при чем, – заговорил наконец Сероп. – Это книга, которую я привез из Греции.
– Это всего лишь рассказы, прошу вас… – взмолилась Сатен, нервно ерзая на диване.
– Не надо держать меня за дурака, гражданочка, – остановил ее Дмитрий. – Я прекрасно знаю, кто такой Уильям Сароян, и знаю, о чем он пишет. Мы хорошо проинформированы и знаем, что вредит нашему народу и угрожает ценностям, в которые мы верим. – Он сделал глубокий вдох и добавил: – Так значит, вы храните обложку от книги вместе с мукой и рисом, как пищу для ума, что ли? Но сам текст где?
