– Дом идеальна.
– Она не идеальна, она идеальна для меня.
– Эта фраза…
– Да, я украл ее у тебя. Теперь-то могу себе позволить признаться в этом. Прошло почти сорок лет!
– Ну, я тогда ошибался.
– Да ты просто не дал Франческе возможность доказать тебе это!
Микаэль опустил голову.
– Я переживал тогда сумбурный период, и потом, мне было всего пятнадцать лет… – пробормотал он.
– Ты мог еще все восполнить, все-таки у вас сын. Почему ты не попытался?
– Когда я узнал о Томмазо, было уже слишком поздно. Мы стали чужими людьми.
– Люди меняются, и чувства тоже. – Азнавур откинулся на спинку стула и снял кепку. – Если хочешь знать, когда ты стал встречаться с Франческой, я очень переживал, ревновал тебя, нашу дружбу, и не хотел делить тебя ни с кем. Мне тоже было пятнадцать лет, и я должен был еще многому научиться.
– В котором часу у нас назначено? – спросил Микаэль, пытаясь сменить тему.
– Потом я увидел, что Франческа положительно влияет на тебя, успокаивает неугомонную часть твоей души, темную, мучающуюся, и тогда я принял ее, – продолжил Эмиль, не замечая попытки друга. – А когда узнал, что у вас была ночь любви, признаюсь тебе, я плакал. Мой друг стал мужчиной, сказал я себе, мы больше не равные. – Азнавур повертел кепку в чуть дрожащих руках.
– Для меня вы были самой прекрасной в мире парой, и я был уверен, дурак такой, что увижу, как вы вместе стареете, – добавил он, глядя другу прямо в глаза.
«Nobody else but you», – продолжала щебетать Мэрилин своим голоском, который никак не подходил к теме их разговора.
Микаэль откашлялся и сложил руки на столе.
– Хорошо, – вздохнул он. – Ты не знаешь, я никогда тебе не говорил, но я звонил ей. – Он прервался на мгновение, затем продолжил: – Ты помнишь Марину? Ее подругу? Так вот, я случайно встретил ее несколько лет спустя на площади Святого Марка, мы разговорились, и она сказала мне о сыне. Франческа переехала в Милан с матерью и ребенком. Тогда я попросил Марину дать мне номер ее телефона и позвонил.
– Подожди, когда, ты говоришь, позвонил?
– Это была Пасха в шестидесятом.
– Черт! Ему было шесть лет!
– Томмазо? Да.
– И что вы сказали друг другу?
– Ничего, я позвонил ей.
– Нет, – перебил его друг, – я хочу знать точно, что ты ей сказал.
Микаэль сделал вид, что набирает пальцем номер телефона.
– Алло?
– Алло, – ответила она.
– Привет, это Микаэль.
– Я знаю. – Она сразу же меня осадила.
– Марина дала мне твой номер.
– Я знаю, – сказала она холодно.
– Послушай, Франческа, я не знал, где искать тебя, я много раз приходил к твоему дому, но ставни были закрыты.
– Мои соседи знали, куда мы переехали, – перебила она меня. – Мы им оставили адрес. – Когда она молчала, я слышал на том конце провода веселый говорок ребенка.
– Как он?
– Хорошо.
– Можно мне поговорить с ним?
– Что ты можешь ему сказать? Если бы это было что-то важное, ты не ждал бы шесть лет!
– Не злись на меня.
– Я не злюсь, я просто разочарована.
– Мы можем встретиться, если хочешь, и попробовать все исправить.
– Микаэль, честно говоря, мы с тобой так далеки друг от друга, что единственное, что мы можем сказать, так это: «Счастливой Пасхи!» – И она повесила трубку.
– И ты больше не перезвонил? – спросил Эмиль с ноткой удивления и негодования.
Микаэль молчал.
– Никогда больше не звонил?
– Нет, – ответил тот, покачав головой.
Они молча стали изучать меню.
Прошло несколько минут, может, четверть часа, когда Азнавур, глянув в окно, шепнул:
– Вижу машину, которая паркуется здесь. – Он подался вперед, вытаращив глаза. – Это он, – сказал взволнованно. – Имей в виду, ты должен очаровать его, как только ты умеешь. Биг Лучано сомневается насчет подлинности дела, он только слышал о колледже и все. Ты должен его убедить. Было бы проще, если бы он спел в каком-нибудь учреждении или в фонде, а не в частном доме, но Роз не хотела слушать возражений. Да ты уже понял, какая она. У нее такая тонкая манера дать тебе понять: или так, или никак. Она просто прижала нас к стенке, Дом и меня.
Микаэль как раз собирался сказать «мне жаль», как Азнавур вскочил и воскликнул:
– Лучано, как я рад тебя снова видеть!
Великий тенор раскрыл объятия другу.
– Это Микаэль, – сразу представил Эмиль.
Все трое сели за стол и стали разговаривать о том о сем, особенно об опере и великих исполнителях.
В какой-то момент певец воскликнул:
– Вы, армяне, невыносимы, говорите на всех языках мира, а на итальянском лучше меня!
– Это все заслуга колледжа.
– Кстати, я хотел пару слов сказать об этой школе, – начал Микаэль.
– Я уже все знаю, его жена прочитала мне лекцию, – рассмеялся тенор, обращаясь к Эмилю. – Лучше поговорим о том, что будем делать. Дом сказала мне, что ты поешь и прекрасно играешь на фортепиано.
– Она мне польстила.
– Недавно я слышал один опус вашего религиозного композитора, Комитаса, если не ошибаюсь. Прекрасный хорал, Питер Гэбриэл хочет использовать его в фильме.
– «Дле Яман», все играется на дудуке?
– Точно, как там?
Микаэль смущенно запел первую строчку: «Дле Яман арев дибав Масис сарин».
– Прекрасно, – обрадовался тенор. – Можем спеть вместе, по строчке на каждого.
Микаэль быстро взглянул на Азнавура, который согласно кивнул.
– Отличная идея, Лучано! Мне кажется, гениально, правда, Микаэль?
– Конечно.
– Вы готовы заказывать? – спросил их официант елейным голосом.
– Что здесь подают? – спросил Лучано.
– Самый вкусный в мире луковый суп, – посоветовал Азнавур.
– Совершенно верно, вы можете попробовать просто суп или суп с жареными сухарями, – сказал официант, приложив шариковую ручку к губам.
– Но я на диете, – пробормотал тенор.
Официант сделал вид, что хмурится.
– Жаль. Что же тогда?
– И тогда я возьму… с жареными сухарями, – взорвался тенор типичным для эмильянцев
[74] заразительным смехом, к которому присоединились и все остальные.
