– Акоп, – позвала она мужа, – не нагоняй тоску на наших гостей.
Он обернулся. С ним рядом стояла группа людей, среди них российский посол с красавицей женой, которые о чем-то оживленно говорили на родном языке.
– Любимая, меня спрашивали, в чем секрет вечеринки, зачем все эти бутоны на платье, – ответил он, обхватив ее за талию и привлекая к себе. – Кажется, у кого-то слишком длинный язык.
Роз наигранно нахмурилась.
– Дорогие друзья, вы узнаете об этом сами, но в свое время. Настоящий сюрприз – не мое платье, конечно же, – добавила она, посмотрев на Линдси, известную кантри-певицу и ее неизменную соперницу в свете.
Лицо той покраснело от зависти.
– Множество розочек, таких же, как ты. Твои пути неисповедимы, дорогая Роз, – только и смогла сказать она.
Микаэль, стоявший невдалеке в окружении людей, которые забрасывали его вопросами, невольно услышал разговор. Впрочем, он уже заметил заговорщические взгляды между Роз и ее мужем, с которым только что познакомился. Ему показалось, что между ними было полное согласие. В течение вечера он несколько раз замечал любопытную синхронность пары – слова, брошенные точно к месту, своевременные жесты. Он передавал ей слово, и она забивала очко. Микаэль готов был поклясться, что эти двое все тщательно отрепетировали.
Телохранитель подошел к Роз и встал у нее за спиной, что-то шепнув на ухо. Она встревожилась, поискала глазами Микаэля и подала ему знак, едва кивнув головой в сторону. Затем они оба направились к сцене и исчезли за кулисами.
* * *
Первые нежные звуки арии поплыли над оркестром. Свет притушили, и силуэт внушительного мужчины появился на сцене. Гул поднялся над толпой приглашенных, которые, узнав, встретили его бурной овацией. Его голос взорвал тишину в героическом порыве, взяв на высокой ноте три слова: «Vincerò! Vincerò! Vincerò!..»
[76]
Толпа безудержно выражала свой восторг.
– Спасибо, – сказал тенор, когда прожекторы снова загорелись и Роз с Микаэлем поднимались на сцену.
– Дорогие друзья, желанные гости, – провозгласила Роз в микрофон дрогнувшим от волнения голосом, встав слева от певца. – Это самый прекрасный вечер в моей жизни. Для меня большая честь принимать у себя дома Лучано, – и она повернулась к гостю, – тенора мировой величины, которым мы все восхищаемся. Микаэля Делаляна, с которым вы познакомились сегодня вечером. И всех вас, кто принял мое приглашение, готовых поддержать дело, в которое Лучано, Микаэль и я искренне верим. Лучано?
У подножия сцены фотографы и операторы устроили суматоху.
Тенор улыбнулся.
– Да, Венеция – прекрасный город, полный исторических жемчужин, которые, увы, незаметно исчезают, как армянский колледж, ради спасения которого мы все здесь собрались. Но пусть свое слово скажет Микаэль, – произнес он своим мягким теплым голосом.
– Спасибо, Лучано. Не хочу быть слишком нудным и портить такой прекрасный праздник. Я благодарю вас от имени всех бывших и, надеюсь, будущих студентов колледжа. Благодарю от имени отцов-мхитаристов, которые столько лет высоко несут знамя нашего армянского сознания. Спасибо!
– А теперь, – объявила Роз, взяв микрофон, – в знак признательности, одно из чудесных песнопений моего народа, я посвящаю его вам с огромной благодарностью.
Свет снова притушили, и скорбный звук дудука возник в воздухе. Вступила арфа, и смычковые инструменты пересеклись с ней в неописуемой небесной мелодии.
Дле Яман, арев тибав Масис лерин
[77]Голос Лучано пронзал самое сердце.
А когда на второй строфе Микаэль мягко присоединился к пению, не беспокоясь о суждениях и сравнениях бормочущей публики, один электрик клялся потом, что видел, как госпожа Бедикян разрыдалась на задворках сцены.
Около десяти часов вечера Роз объявила о начале пожертвований.
Лучано к тому времени уже давно уехал, а гости наелись и напились вдоволь, хотя половина того, что было приготовлено, еще оставалась на длинных столах, украшенных бантами и свечами. Официанты с подносами, полными фужеров с шампанским, лавировали между приглашенными. И атмосфера приема стала менее формальной. Вальсы уступили место пьесам из репертуара пиано-бара, слышны были громкие голоса и смех, временами грубый хохот.
– Роз! – позвал полный мужчина в шелковом синем костюме.
Роз подала ему знак: она подойдет к нему, как только закончит за столом, к которому только что подсела. Ее секретарша ходила за ней как тень с блокнотом в руке, делала заметки и записывала пожертвования. Несмотря на то что прием длился уже несколько часов, Роз была по-прежнему свежа, с идеальной прической, украшенной роскошной розой, с сияющим лицом и довольным видом. Ее задумка удалась. Только платье немного пострадало: многие бутоны оторвались, другие повисли на нитке, в некоторых местах можно было заметить даже разорванный тюль.
– Я здесь, Альберт, – сказала наконец Роз, подойдя к мужчине, который был уже весьма навеселе. Он сидел за столом с тремя другими людьми, своей женой и Маклианом, известным журналистом, с супругой.
– А ты все-таки осчастливила нас своим присутствием.
– Почту за честь, – ответила она. Это был брокер, торговавший зерном, один из крупнейших в стране.
– Садись и выпей что-нибудь с нами.
– Я уже пью, – солгала она, показывая фужер с шампанским, который держала в руках, улыбнувшись всем присутствующим.
Мужчина хмыкнул.
– Хорошо, сначала – за здоровье, а потом – за колледж «Мурат…» Как там правильно?
– «Мурат-Рафаэль», Альберт.
– Вот именно, за «Мурат-Рафаэль», – повторил он, сдерживая икоту.
Все выпили, и Роз сделала вид, что пьет, поднеся фужер к губам. Альберт осушил свой бокал одним махом и мотнул головой с помутившимся от хмеля взором.
– Дай мне знать, когда ты будешь готова к интервью, – напомнил ей Эдвард Маклиан. – Расскажешь, сколько денег тебе удалось собрать, – пошутил он.
– Еще рано, – грубо вмешался Альберт, – я еще не сделал пожертвование.
И он пальцем пригласил Роз наклониться к нему, чтобы шепнуть ей на ухо свое предложение.
Роз послушалась, грациозно отбросив назад прядь волос, которая ниспадала с одной стороны лица.
– Альберт! – сказала она, удивленно хихикнув, как только услышала названную им сумму. – Это достойно красного бутона розы, самого красного, какой только есть! – воскликнула она, пытаясь оторвать от лифа самый красивый цветок. Их осталось довольно много на груди. Красные цветки преподносились самым щедрым донорам, розовые – тем, кто сделал менее крупные пожертвования, а белые, которых практически не осталось на юбке, – скромным.
