– Я ничего не слышу, – ответил он.
– Мне не нравится это шутовство, Рикори, – продолжил я. – Оно пугает. Твари в пирамиде оно не нравится… Хотя де Керадель смеется… Оно протягивает руку из пирамиды… хватает ванну на жертвенном камне… Оно пьет… Оно растет… Господи! Дахут… Дахут!
Сияющая фигура подняла руку, будто услышала меня… Она склонилась ко мне… Я почувствовал прикосновения ее пальцев к моим глазам и ушам… Почувствовал, как ее губы коснулись моих…
Она обернулась к морю и вытянула руки. Она мягко произнесла Имя – и вновь затихли морские ветры… Она произнесла его снова, как тот, что взывает по праву, – и затих рокот волн. Она позвала в третий раз, торжествующе.
Рокот волн, гром, вой ветра – море и воздух задрожали от грохота. Все звуки слились в один, в голос самого океана. И вдруг море покрылось белыми развевающимися гривами лошадей… Армии лошадей, белых лошадей Посейдона… Ряд за рядом они выходили из океана, устремляясь на берег.
За кряжем, между скалой, на которой стояла Дахут, и скалой, где находились мы с Рикори, поднялась гигантская волна. Она поднималась все выше и выше, стремительно, меняя форму… Набирая силу. Она все поднималась, на сотню футов вверх, на две сотни над краем скалы. Затем волна замерла, ее верхушка стала плоской, обратилась гигантским молотом… А за ним я мог разглядеть огромный силуэт, головой уходящий в небеса, и молнии вились вокруг нее венцом…
Молот обрушился вниз – на тварь в пирамиде, на де Кераделя и людей в красных мантиях с пустыми глазами. На монолиты.
Вода налетела на пирамиду и монолиты, выкорчевывая их из земли, переворачивая. Я видел, как еще мгновение огни испускали свечение в воде, а затем погасли.
Я слышал, как Тьма в каменной утробе пирамиды, пронизанная огненными венами, взвыла, как она сжалась под ударом молота вод.
Затем и она исчезла.
Вода ринулась назад, забурлив вокруг нас, достигая примерно наших колен. Затем она спа́ла, будто посмеиваясь.
Снова поднялась волна, снова опустился молот. Снова он обрушился на землю с другой стороны кряжа – на пирамиду и оставшиеся каменные глыбы. На этот раз от удара повалились вековые дубы. И опять воды отступили… и опять обрушились на землю… Теперь уже покончив со старым домом и всеми его призраками…
Призрачный силуэт Дахут оставался неподвижным. Я слышал ее безжалостный смех сквозь грохот обрушивающейся воды. Когда молот ударил в последний раз, Дахут протянула ко мне руки.
– Ален… иди ко мне, Ален!
Мне ясно была видна тропа, которая вела к ней. Она была так близко… Так близко.
Но я знал, что это не так. Что лишь из-за колдовского зрения мне так кажется.
– Удачи, Макканн, – сказал я. – Удачи, Рикори.
– Алан… Иди ко мне, Алан…
Моя рука сжала рукоять ножа.
– Иду, Дахут! – крикнул я.
Макканн схватил меня. Рикори ударил его по руке.
– Пусти его, – сказал он.
– Алан… Иди ко мне…
Вода уходила обратно в море, переливаясь через кряж. Она закружилась у талии Дахут, подняла ее… Выше и выше…
И в следующее мгновение со всех сторон на нее ринулись тени… вцепляясь в нее призрачными руками… бросаясь на нее, хватая ее, утаскивая ее вниз, в море.
Я видел, как неверие на ее лице сменяется яростью, ужасом – и отчаянием.
Волна отхлынула, унося Дахут с собой, все еще окруженную тенями…
Я слышал собственный голос, свой крик:
– Дахут… Дахут!
Я забрался на верхушку скалы. Во вспышке молнии я увидел Дахут. Она лежала лицом вверх на воде, ее волосы золотистой сетью вились вокруг, ее глаза были широко распахнуты и полны ужаса. Она умирала.
Тени вились вокруг, утаскивая ее ниже… ниже…
Колдовское зрение начало таять. Колдовской слух покинул мои уши. Но прежде я успел разглядеть де Кераделя, лежащего на пороге пирамиды, раздавленного одним из своих монолитов. Камень раздробил ему грудь, расплющил его сердце, как он сам обходился со своими жертвами. Невредимыми остались лишь его голова и руки. Он лежал лицом вверх, его мертвые глаза были широко распахнуты, в них застыла ненависть, руки подняты в проклятии и мольбе…
От пирамиды ничего не осталось, как не осталось ни одного неперевернутого камня…
Колдовское зрение и колдовской слух развеялись. Теперь все вокруг для меня стало темным, лишь молнии вспыхивали в небе. Море потемнело, и только гребни волн были белыми. Звук, который я слышал, теперь был просто плеском волн. Завывания ветра оставались не более чем завываниями ветра.
Дахут была мертва…
– Что вы видели? – спросил я Рикори.
– Три волны. Они разрушили все внизу. Убили моих людей!
– Я видел куда больше, Рикори. Дахут мертва. Все кончено, Рикори. Дахут мертва, ее чарам конец. Нужно подождать здесь до утра. Затем мы вернемся… К Хелене…
Дахут была мертва…
Убита, как и в давние времена древнего Иса. Убита ее собственной злобой, ее собственными тенями… морем… и мною.
Смог бы я заколоть ее ножом, если бы достиг ее раньше волны?
Все повторилось и закончилось так же, как и давным-давно, в древнем Исе.
Море очистило это место от колдовства, как давным-давно очистило от него Ис.
Ждала ли меня в Карнаке Хелена, когда я отправился в Ис, чтобы убить Дахут?
Избавила ли она меня от воспоминаний о Дахут, когда я вернулся домой?
И сможет ли Хелена избавить меня от них?
Корабль Иштар
Часть 1
Глава 1
Появление корабля
Странный аромат исходил от этого камня. Кентон ощущал на коже лица дуновение, похожее на прикосновение нежных пальцев.
Он чувствовал этот аромат – чужеродный, слегка тревожный, рождающий в голове неуловимые образы, столь мимолетные, что разум не успевал на них сосредоточиться, – с того самого момента, как впервые сорвал чехол с находки. Форсит, старый археолог, прислал ему этот камень из пустыни, простирающейся на месте давно канувшего в небытие Вавилона.
Кентон снова осмотрел камень – четыре фута в длину, немного больше в высоту и чуть меньшей толщины. Он был блеклого желтого цвета, и столетия, казалось, окутывали его своим покровом. На лицевой стороне была надпись – дюжина строк древней клинописи, – сделанная, если рассуждения Форсита верны, во времена Саргона Аккадского
[37], шестьдесят столетий назад. Поверхность камня испещряли трещины и сколы, наполовину стершие клинописные символы.
