Черная палуба была пуста. Будто во сне, Кентон перевернулся, перебросил руку через скамью, положил на нее голову и посмотрел на ту часть корабля, которая была у него за спиной.
Он услышал смех, золотой, звонкий. К краю своей палубы в сопровождении черноволосой Саталу подошла Шарейн. Она присела, распустила волосы, разметав их пламенеющее золото по плечам и позволив прядям упасть на лицо, укрывшись ими, как сладко пахнущей шелковой накидкой. Саталу принялась расчесывать блестящие пряди гребнем.
Кентон чувствовал взгляд Шарейн.
Непроизвольно он поднял веки, посмотрев в глаза жрицы, которые были скрыты ниспадающими на ее лицо волосами. Та вздохнула и приподнялась, удивленно уставившись на него.
– Он не спит! – прошептала она.
– Шарейн, – выдохнул он.
Кентон видел, как ее глаза наполнил стыд, а лицо превратилось в холодную маску. Она втянула носом воздух.
– Саталу, – сказала жрица, – не пахнет ли из ямы сильнее? – Она снова повела носом. – Да, я уверена, что это так. Как на старом невольничьем рынке в Уруке, когда доставляли новых рабов.
– Я… Я не заметила, госпожа, – запнулась Саталу. – Но да… конечно.
Голос Шарейн был безжалостен.
– Видишь, вон он сидит. Новый раб, странный раб, который спит с открытыми глазами.
– Но он… он не похож на раба, – снова запнулась служанка.
– Да нет же, – проговорила Шарейн мягко. – Что случилось с твоей памятью, девочка? Каковы признаки раба?
Черноволосая девушка не ответила, склонившись над головой своей госпожи.
– Цепь и отметины от кнута, – насмешливо произнесла Шарейн. – Это признаки раба. А у нового раба и того и другого в достатке.
И все же Кентон сносил насмешки молча, не шевелясь и на самом деле даже почти не слыша ее, лишь любуясь жадными глазами ее красотой.
– Ах, но мне снилось, что он пришел ко мне со сладкими словами, давая мне обещания, поселив надежду в моем сердце, – вздохнула Шарейн. – Я открыла свое сердце ему, Саталу, в том сне. Открыла его, не таясь! А он отплатил мне ложью… И его обещания ничего не значили… И он оказался слабаком… И мои девочки побили его. Теперь мне кажется, что этот слабак и лжец из моих снов сидит там, нося отметины от кнута на своей спине, и его слабые руки закованы в кандалы. Раб!
– Госпожа! О госпожа… – прошептала Саталу. Но Кентон хранил молчание, хотя теперь ее насмешки били в цель.
И вдруг она поднялась, проведя руками по своим блестящим локонам.
– Саталу, – проворковала она, – не кажется ли тебе, что мой вид разбудит даже раба? Что любой раб, особенно молодой и сильный, разорвет свои цепи ради меня?
Она повела бедрами и повернулась так, что ее тонкие одежды не скрывали линии груди и бедер. Она распустила сети волос и поглядела сквозь них алчущими глазами, прихорошилась, выставила вперед изящную ножку, обнажив ямочку на колене.
Кентон безрассудно вскинул голову, его кровь вскипела.
– Цепи порвутся, Шарейн! – вскричал он. – Я сломаю их, не бойся! И тогда…
– И тогда, – эхом откликнулась она, – я и мои девочки снова побьем тебя, как раньше! – Она рассмеялась и пошла прочь.
Кентон смотрел, как жрица уходит, и кровь стучала в его висках. Он видел, как она остановилась и прошептала что-то Саталу. Черноволосая девушка обернулась, сделав предостерегающий жест. Он закрыл глаза, уронил голову на руку и вскоре услышал шаги Захела, спускавшегося по ступенькам к нему. Раздался свисток.
Почему она предостерегла его, если в ее насмешке была правда?
Шарейн снова посмотрела на него со своей палубы.
С тех пор как она насмехалась над ним, стоя наверху, прошло время. Прошло время, но как измерить его по законам собственного, потерянного для него мира, Кентон не знал, попав в паутину безвременья, которая опутывала корабль.
Ночь за ночью он лежал на скамье, ожидая ее. Она оставалась в каюте, а если и нет, то держалась вне поля его зрения.
Кентон не сказал викингу, что разрушил заклятие рога сна. Он доверял Сигурду всецело, но не был уверен, сможет ли северянин сохранить секрет, не был уверен, что он сумеет притворяться очарованным и спящим, как Кентон. Он не мог рисковать.
И вот Шарейн вновь подошла и посмотрела вниз с платформы близ изумрудной мачты. Рабы спали. На черной палубе никого не было. И сейчас на лице Шарейн не читалась насмешка. А когда она заговорила, то сразу перешла к делу.
– Кто бы ты ни был, кем бы ты ни оказался, – прошептала она, – ты способен на две вещи. Пересечь барьер. Остаться бодрствовать, когда иные рабы спят. Ты сказал мне, что можешь разорвать свои цепи. Если две вещи ты можешь делать, есть во мне вера, что и о третьей ты тоже говоришь правдиво. Если…
Она замолчала, но Кентон понял ее мысль.
– Если я не солгал тебе об этом так же, как лгал раньше, – сказал он спокойно. – Что ж, это не было ложью.
– Если ты разорвешь цепи, ты убьешь Кланета? – спросила она.
Кентон притворился, что обдумывает ее слова.
– Почему я должен убить Кланета? – поинтересовался он наконец.
– Почему? Почему? – В ее голосе зазвенело презрение. – Разве не заковал он тебя в цепи? Не высек тебя кнутом? Не сделал тебя рабом?
– Разве Шарейн не прогнала меня своими копьями? – спросил он. – Разве Шарейн не сыпала на мои раны соль своих насмешек?
– Но… ты солгал мне! – закричала она.
Снова он притворился, что раздумывает.
– Что сей лжец, слабак и раб получит, если убьет для тебя черного жреца? – прямо спросил он.
– Получит? – непонимающе переспросила она.
– Чем ты мне заплатишь за это?
– Заплатить тебе? Заплатить тебе! О! – Презрение в ее глазах обожгло его. – Тебе заплатят. Ты получишь свободу… и несколько моих драгоценностей… Забирай все…
– Свободу я получу, когда убью Кланета, – ответил он. – И что мне проку от твоих драгоценностей на этом проклятом корабле?
– Ты не понимаешь, – ответила она. – Когда черный жрец будет убит, я смогу высадить тебя на любой земле в этом мире, на какой пожелаешь. Драгоценности пригодятся в каждой из них. – Она помолчала и добавила: – Неужели они ничего не стоят в земле, из которой ты явился и в которую, свободный, ты, похоже, возвращаешься, когда тебе угрожает опасность?
Ее голос сочился ядом. Но Кентон лишь рассмеялся.
– Ты хочешь большего? – спросила она. – Если тебе недостаточно, чего ты хочешь еще?
– Тебя! – сказал он.
– Меня! – Жрица задохнулась от возмущения, не веря своим ушам. – Чтобы я отдалась мужчине в уплату! Чтобы я отдалась тебе! Паршивому псу! – взорвалась она. – Никогда!
