– Слуги Нергала! – простонала Шарейн. – Воины Черного! Иштар! Иштар, спаси нас!
– Фантомы! – крикнул Кентон, высоко подняв свой окровавленный меч. – Морок!
Но в глубине души он знал: чем бы эти существа ни были – это не морок.
Первый ряд расположился на гребне вздымавшейся волны, будто она была вытянутым холмом. Они подняли луки, которые больше не казались сотканными из тумана.
Они натянули тетивы, наложив на них длинные стрелы.
Послышались хлопки, и казалось, по бортам корабля забил град. Дюжина стрел вонзилась в дерево у мачты, одна упала у ног Кентона – черно-алая, будто сделанная из змеиной чешуи, она впилась глубоко в палубу.
– Иштар! Мать Иштар! Избавь нас от Нергала! – взывала Шарейн.
И в ответ на ее мольбы корабль взмыл в воздух, словно подброшенный чьей-то рукой.
Крик раздался со стороны воинства, все еще продолжающего вылупляться из пузырей. Они ринулись за летящим кораблем. На палубу обрушился дождь стрел.
– Иштар! Мать Иштар! – всхлипывала Шарейн.
Что-то пробило брешь в окружающей тьме. Через мгновение сквозь нее прорвался огромный шар, окруженный гирляндами маленьких лун. Они исторгали серебряное пламя – живое, пульсирующее, торжествующее.
Пульсирующий поток устремился в море и растаял над ним. Тени сомкнулись. Шар исчез.
Капли пламени, исторгнутые лунами, продолжали падать вниз. Навстречу им поднялись другие пузыри – розовые, жемчужные и серебряные, сверкающие и отливающие нежнейшим перламутром.
В каждом из них Кентон видел тело – поразительно нежное и прекрасное; женское тело, чья красота заставляла лучиться оболочку пузырьков.
Женщины внутри пузырей! Сияющие сферы понеслись вверх, всплывая на серую поверхность моря. Они открылись.
Во всех сферах были женщины. Обнаженные, они вышли из сверкающих сосудов, вынесших их на поверхность; лишь волосы – черные, как полночь, серебряные, как луна, золотые, как рожь, и багровые, как мак, – окутывали их тела.
Они подняли руки – белые и коричневые, розовые и цвета бледного янтаря, подзывая порожденных морем вооруженных мужчин. Их глаза сияли подобно драгоценностям – голубые сапфиры, черные и бледные сапфиры, янтарь, были и глаза серые, как лезвие меча в свете зимней луны.
Стройные и крутобедрые, пышногрудые и девственные, они устремились по волнам, маня и призывая воинов Нергала.
И их зов – нежный, как воркование голубей, печальный, как крики чаек, жаждущий, как клекот ястреба, сладкий и пронзительный – заставил ряды воинов в чешуе замешкаться, замереть. Натянутые луки были отброшены в сторону, мечи со всплеском ушли под воду, копья поглотили морские глубины.
Воины закричали. Они ринулись… к женщинам…
Волны, по которым бежали закованные в броню мужчины, слились с теми, на которых ждали женщины. На мгновение волосы каштановые и черные, серебряные, как луна, и золотые, как рожь, скрыли черную и алую броню.
Затем воины и женщины слились воедино позади несущегося вперед корабля.
– Иштар! Возлюбленная Матерь! – вознесла молитву Шарейн. – Хвала Иштар!
– Хвала Иштар! – эхом откликнулся Кентон и встал на одно колено.
Поднявшись, он привлек жрицу к себе.
– Шарейн! – выдохнул Кентон.
Ее мягкие руки обвились вокруг его шеи.
– Мой господин… я прошу у тебя прощения, – вздохнула она. – Но как я могла знать, если в первый раз, когда я увидела тебя, ты лежал на палубе, напуганный, а затем сбежал? Я любила тебя! Но как я могла знать, насколько ты могущественен?
Кентон ощутил ее аромат, от ее близости у него перехватило дыхание.
– Шарейн! – пробормотал он. – Шарейн!
Его губы нашли ее, пьянящее вино жизни разлилось по его венам, и все, кроме этого момента, сгорело, сожженное жаром ее тела.
– Я… отдаю… себя… тебе! – выдохнула она.
Кентон вспомнил…
– Ты ничего не можешь отдать, Шарейн, – ответил он. – Я беру сам! – Он поднял жрицу на руки, вошел в дверь розовой каюты, захлопнул ее за собой ногой и опустил засов.
Сигурд, сын Тригга, сел на пороге каюты. Он точил меч черного жреца, напевая какую-то древнюю венчальную песнь.
На черной палубе Гиги и Зубран швыряли тела павших жрецов в море, добивая тех, кто еще не был мертв, и бросая их за борт вслед за остальными.
Голубь слетел с балкона, где цвели деревца, а за ним и второй. Викинг смотрел на них, все еще напевая. А за первыми птицами последовали остальные. Они ворковали и с любопытством вертели головами, окружив дверь в каюту полукольцом. Белогрудые голуби с красными клювами и алыми лапками – они наложили снежно-белую печать на Кентона и Шарейн.
Голуби Иштар повенчали их!
Часть 3
Глава 14
Черный жрец наносит удар
– Дорогой господин мой Кентон, – прошептала Шарейн. – Я думаю, что даже ты не знаешь, как сильно я люблю тебя!
Они сидели в розовой каюте, ее голова лежала на его груди. Кентон, который сейчас смотрел в ее лицо, обращенное к нему, был совсем другим человеком. Он растерял все признаки цивилизованности. Будто стал выше ростом, а лицо его и грудь, приоткрытая распахнутой туникой, были бронзовыми от загара. Его голубые глаза стали ясными и бесстрашными, они были полны легкомысленного безрассудства, но чуть-чуть тронуты безжалостностью.
Над локтем его левой руки был надет широкий и тонкий золотой браслет, покрытый символами, которые выгравировала на нем Шарейн. На его ногах были сандалии, на которые Шарейн нанесла вавилонские заклинания, чтобы его ноги ступали стезей любви, ведущей к ней, лишь к ней одной. «Сколько времени прошло со дня битвы с черным жрецом?» – подумал он, прижимая Шарейн к себе. Казалось, миновала целая вечность, но в тоже время все случилось будто вчера! Так сколько же?
Кентон не знал – в этом мире безвременья вечность казалась одним днем.
И либо миг, либо вечность назад это стало ему неинтересно!
Они плыли и плыли. И, пока корабль скользил по водам лазурного моря, память о прежней жизни начала стираться, ушла за горизонт сознания, как земля уходит из поля зрения впередсмотрящего на отплывающем судне. Если Кентон и думал о ней, то лишь со страхом, что однажды его выбросит обратно – в его старую жизнь.
Прочь от корабля! Прочь от Шарейн – без возможности вернуться!
Они плыли и плыли. В черной каюте, очищенной от зла, теперь жили Гиги и перс. Сигурд или Гиги правили рулевыми веслами – установленные на корме, они задавали направление кораблю.
Иногда, в ясную погоду, служанки Шарейн занимали их место у руля. Викинг отыскал наковальню в кладовой под черной каютой, смастерил горн и ковал на ней мечи. Один меч он сделал для Гиги – коротконогий гигант управлялся с девятифутовым клинком, как с тросточкой. Однако куда больше Гиги нравилась булава, которую для него выковал Сигурд, – такой же длины, как и меч, она венчалась тяжелым бронзовым шаром с гвоздями. Зубран предпочитал свой ятаган. Но викинг работал в кузнице, выковывая более легкие клинки для воительниц Шарейн. Он изготовил для них щиты и обучил использовать меч вместе со щитом, как делали это на драккарах викинги. Тренировки с Сигурдом, борьба с Гиги, фехтование против ятагана Зубрана принесли свои плоды и Кентону.
