– Принцессой в Вавилоне! – эхом отозвался ассириец. Его волчье лицо стало мягче, в голосе звучала тоска по дому. – Ох, вернуться бы в Вавилон…
– Жрец Бела влюблен в нее – вот что говорят, – нарушила тишину женщина.
– В жрицу? – прошептал фригиец.
Женщина кивнула.
– Но это запрещено! – пробормотал он. – Это же смерть!
Женщина вновь рассмеялась.
– Тише! – предостерег ассириец.
– А Нарада, божья танцовщица, любит жреца Бела, – продолжила женщина, не обратив на него внимания. – Так что – кто-то торопится к Нергалу!
– Тише! – прошептал ассириец.
Раздался бой барабанов, пение флейты. Кентон поискал глазами источник звуков и увидел десяток храмовых служанок. Пять из них сидели у небольших тамбуринов, на которых лежали их розовые пальчики, две держали у алых губ флейты, три прижимались к арфам. В центре их круга находилось что-то, что сперва показалось Кентону черной сияющей паутиной, сотканной из гагатовых нитей, в которой бился рой золотистых бабочек. Паутина дрогнула, вздымаясь: шелковые иссиня-черные нити скрывали женщину, столь прекрасную, что на мгновение Кентон позабыл о Шарейн. Ее смуглая кожа напоминала бархатную тьму летней ночи, глаза же – беззвездное полуночное небо, волосы – клочья тумана в бурю, пойманные в золотые сети, тусклые сети. Угасание и сумрак, бывшие, казалось, самой ее сутью, таили в себе угрозу, страшившую стократ сильней своим искусом.
– Вот женщина, – дерзкий взгляд темнокожей был направлен на ассирийца, – которая получает то, что хочет, я готова поклясться ложем!
Затем из-за ее спины раздался голос – задумчивый, мечтательный, благоговейный:
– Ах, да! Но новая жрица не женщина! Она Иштар!
Кентон вытянул шею, пытаясь разглядеть говорящего. Это был молодой человек, не более девятнадцати лет, в шафранной робе, с отсутствующим выражением лица и взглядом замечтавшегося ребенка.
– Он наполовину безумен, – прошептала темнокожая ассирийцу. – Бродит здесь с тех пор, как появилась новая жрица.
– Буря грядет. Небо – будто медная миска, – пробормотал фригиец. – Воздух полнится страхом.
Ассириец ответил:
– Говорят, в бурю Бел приходит в свой дом. Возможно, жрица будет этой ночью не одна.
Женщина лукаво рассмеялась. Кентон ощутил желание вцепиться в ее горло руками. Послышался раскат грома.
– Наверное, это он идет, – сдержанно сказала женщина.
Все били барабаны, все пели арфы. Танцовщица тихо запела:
Тело Налы для услад
В танце ублажает взгляд.
Власть над сердцем ей дана.
Красотой прельстит сполна.
Вожделеет стар и млад
Тело Налы для услад.
Задумчивость в глазах танцовщицы сменилась злобой.
– Тише! – услышал Кентон ее шепот. Девушки взорвались смехом, мягко запели флейты, ударили барабаны. Но та, что пела до этого, сидела у своей арфы молча, опустив глаза.
Фригиец спросил:
– Неужто эта жрица и впрямь столь прекрасна?
– Не знаю, – ответил ассириец. – Ни один мужчина не видел ее без вуали.
– Когда она идет, я дрожу! – прошептал юноша. – Я дрожу, как дрожат воды храмового озера, потревоженные ветерком! Лишь глаза мои живут, и что-то сжимает мне горло.
– Тише! – сказала девушка с добрым лицом и карими глазами, державшая на руках ребенка. – Не так громко, а то схлопочешь стрелу.
– Она не женщина! Она Иштар! Иштар! – вскричал юноша.
Солдаты, стоявшие неподалеку, обернулись. Сквозь строй прошел седой офицер с мечом в руке. Люди отшатнулись, лишь юноша остался стоять на месте. Взгляд офицера из-под кустистых бровей заметался по сторонам, но прежде, чем он заметил юношу, человек в моряцком шлеме и тунике встал между ними, схватил юношу за руку и закрыл собой. Кентон разглядел агатовые глаза, черную бороду – это был Зубран!
Зубран! Услышит ли он Кентона, если тот позовет его? Если тело нельзя увидеть снаружи, может, голос сумеет пройти сквозь камень?
Мечник неуверенно осмотрел группу людей. Перс поприветствовал его.
– Тихо тут! – наконец рявкнул офицер и вернулся к своим людям.
Перс ухмыльнулся, оттолкнул юношу, уставился на темнокожую женщину. И в его глазах плескалась дерзость еще более жгучая, чем в ее собственных. Отодвинув фригийца, он взял женщину за руку.
– Я слушал, – сказал он. – Кто эта жрица? Я лишь недавно прибыл в эти края и не знаю ваших обычаев. Но клянусь Ормуздом! – Он обнял женщину за плечи. – Путешествие стоило проделать хотя бы для того, чтобы встретить тебя! Кто эта жрица, которая, как ты говоришь, столь прекрасна?
– Она хранительница Обители Бела. – Женщина прижалась к нему.
– Но что она там делает? – спросил Зубран. – Если бы на ее месте была ты, я понял бы все без лишних вопросов. Но почему она спускается сюда?
– Жрица живет в Обители Бела на вершине храма, – заговорил ассириец. – Сюда она приходит, чтобы вознести молитвы у его алтаря. Едва заканчивается служба, она возвращается.
– Для такой красоты, как у нее, по вашим словам, – заметил Зубран, – ее мир кажется слишком тесным. Почему, столь красивая, она заключена в столь тесном мире?
– Она принадлежит богу, – ответил ассириец. – Она хранительница его дома. Если бог войдет в него, он может оказаться голоден. Его должна ждать еда и женщина, чтобы подать ее. Или же он может возжаждать люб…
– Так что в доме должна быть женщина, – перебила его девка с дерзким взглядом, улыбаясь.
– В моих краях есть подобный обычай. – Перс привлек ее ближе. – Но редко жрицы ждут одни. Жрецы об этом заботятся. Хо! Хо!
Господи! Почему Зубран не может подойти к стене? Ближе, чтобы Кентон мог позвать его? А если и подойдет? Не услышат ли его и остальные? И потом…
– И эти жрицы, которые… ждут… – проворковал Зубран. – Кто-нибудь из этих ожидающих жриц когда-нибудь… ублажал… бога?
– Говорят, с ней разговаривают голуби, – заговорил юноша. – Голуби Иштар! Говорят, она прекраснее самой Иштар!
– Глупец! – прошипел ассириец. – Глупец, молчи! Ты хочешь накликать беду на нас? Ни одна женщина не может быть прекраснее Иштар!
– Ни одна женщина не может быть прекраснее Иштар, – со вздохом повторил юноша. – Значит – она и есть Иштар!
– Безумец! – сказал фригиец.
Но перс вытянул правую руку, привлекая к себе юношу.
– Кто-то из жриц бывал ли в объятиях бога? – поинтересовался он снова.
– Погоди, – промурлыкала женщина. – Я спрошу Народаха-лучника. Он иногда приходит в мой дом. Он знает. Он видел много жриц. – Она прижала руку перса к своему поясу и наклонилась вперед. – Народах! Иди сюда!
