– Я не умру, пока не увижу твое лицо, о Иштар! – воскликнул юноша и сорвал вуаль прочь.
Кентон смотрел в лицо Шарейн.
Но не той Шарейн, которая была на корабле, полной пламени жизни.
Эта Шарейн смотрела на мир распахнутыми незрячими глазами, ставшими вместилищем сна. Ее разум был заперт в лабиринте иллюзий.
Пронзительно взвизгнул жрец Бела:
– Убейте этого человека!
Мечи двух капитанов вонзились в грудь юноши.
Он упал, все еще сжимая в руке вуаль. Глаза Шарейн взирали на него с безразличием.
– Иштар! – прохрипел он. – Я видел тебя… Иштар!
Его глаза потухли. Шарейн вырвала обратившуюся в лохмотья вуаль из застывших рук и прикрыла ею лицо. Она продолжила свой путь к храму и вскоре пропала из виду.
Толпа зашумела. Лучники и копейщики принялись оттеснять людей к колоннам, смешались с толпой и исчезли вместе с людьми из поля зрения Кентона. Мимо верховного жреца Бела прошли его солдаты и жрецы, за ними – арфистки, флейтистки и барабанщицы Нарады.
Лишь танцовщица и жрец остались в окруженном колоннами дворе. Небо стремительно темнело. Тучи сгущались все быстрее. Пламя на алтаре Бела горело ярче – злобно, как обнаженный алый клинок. Тени сгущались вокруг присевших химер. Металлические раскаты грома следовали один за другим, приближаясь.
Кентон подумал, что теперь, когда Шарейн ушла, он должен открыть бронзовую дверь, но что-то подсказало ему, что время еще не настало, что стоит подождать еще немного. И пока он ждал, танцовщица и жрец подошли к странному окошку, через которое он смотрел наружу. Они остановились неподалеку.
Часть 5
Глава 23
Жрец и танцовщица
– Бел должен быть доволен ритуалом, жрец! – услышал Кентон слова танцовщицы.
– Что ты имеешь в виду? – непонимающе переспросил жрец.
Нарада подошла ближе, протянув к нему руки.
– Шаламу, – прошептала она, – разве я танцевала для бога? Ты знаешь, что я танцевала для тебя. А кому ты возносишь хвалу, Шаламу? Богу? Нет – жрице. А кому, думаешь ты, поклоняется она?
– Она поклоняется Белу! Нашему господину Белу, который владеет всем, – горько ответил жрец.
– Она поклоняется сама себе, Шаламу! – насмешливо возразила танцовщица.
– Она поклоняется Белу, – упрямо ответил жрец.
Нарада подошла ближе, коснувшись его дрожащими, жаждущими руками.
– Поклоняются ли богу женщины, Шаламу? – спросила она. – Ах, нет! Я женщина – я знаю. Эта жрица принадлежит богу, не мужчине. Слишком она дорожит собой, слишком высоко себя ценит, чтобы отдаться мужчине. Она любит себя. Она поклоняется себе. Она преклонится пред собой, как пред женщиной бога. Женщины делают мужчин богами и лишь тогда любят их. Но ни одна женщина не любит бога, который не был сотворен ею, Шаламу!
– Но… я поклонялся ей, – угрюмо сказал жрец.
– Так же, как и она поклонялась себе! – воскликнула танцовщица. – Шаламу, жаждет ли она дарить радость Белу? Нашему владыке Белу, чья жена – Иштар? Можем ли мы дарить радость богам, которые владеют всем? Лотос цветет под лучами солнца, но делает ли он это, чтобы подарить солнцу радость? Нет! Чтобы подарить радость себе. Так и эта жрица! Я женщина, я знаю.
Ее руки лежали на его плечах. Он взял их в свои.
– Почему ты говоришь мне это?
– Шаламу! – пробормотала она. – Посмотри мне в глаза. Посмотри на мои губы, на мою грудь. Как и жрица, я принадлежу богу, но отдаю себя тебе, любимый!
– Да, ты прекрасна, – томно ответил он.
Танцовщица обвила шею жреца руками, приблизив губы к его губам.
– Люблю ли я бога? – прошептала она. – Когда я танцую, для того ли это, чтобы усладить глаза его? Для тебя я танцую, любимый. Ради тебя я готова навлечь гнев Бела… – Она нежно склонила его голову к себе на грудь. – Разве я не красива? Разве я не красивее, чем жрица, которая отдала себя Белу, которая поклоняется себе и никогда не отдастся тебе? Разве не сладок мой аромат? Ни один бог не владеет мною, любимый!
И вновь, как во сне, ответил жрец:
– Да, ты очень красива.
– Я люблю тебя, Шаламу!
Он оттолкнул танцовщицу.
– Ее глаза подобны озерам мира в долине забвенья. Когда она проходит мимо, я слышу хлопанье голубей Иштар над головой, и каждый ее шаг отзывается в моем сердце!
Нарада отпрянула, ее алые губы побледнели, брови угрожающе нахмурились.
– Жрица?
– Жрица, – ответил он. – Ее волосы подобны вуали, что укрывает солнце на закате. Колыхания ее одежд обжигают меня, как ветер полудня в пустыне обжигает ладони. Они бросают меня в холод, как ветер полуночи в пустыне холодит ладонь.
– Тот юноша был храбрее тебя, Шаламу, – ответила танцовщица.
Кентон видел, как налилось кровью лицо жреца.
– Что ты имеешь в виду? – прорычал он.
– Почему ты приказал убить юношу? – Ее голос был холоден.
Жрец с жаром ответил:
– Он совершил кощунство. Он…
– Он был храбрее тебя, – оборвала его она. – Он осмелился сорвать с нее вуаль. А ты знаешь, что ты трус. Вот почему ты приказал убить его!
– Ты лжешь! – Его руки протянулись к ее горлу. – Ты лжешь! Я осмелюсь!
И вновь танцовщица залилась смехом:
– Ты даже не осмелился убить его сам!
Его руки вцепились в ее горло. Она отпихнула их.
– Ты трус! – сказала танцовщица. – А тот юноша не побоялся сорвать вуаль с той, которую любил. Не побоялся накликать гнев Иштар и Бела!
– Я бы не осмелился? – простонал сломленный жрец. – Боюсь ли я смерти? Боюсь ли я Бела?
В ее глазах плясала насмешка.
– Хаи! Поистине велика твоя любовь! – дразнила его танцовщица. – Жрица ожидает бога в его пустом доме! Возможно, он не придет с этой бурей! Возможно, он забавляется с другой девой! О, бесстрашный! Отважный влюбленный! Займи его место!
Жрец отпрянул.
– Занять… его… место! – прошептал он.
– Тебе ведомо, где спрятаны доспехи бога. Войди к ней как бог! – сказала танцовщица.
Долгие мгновения жрец молчал, колеблясь. Затем Кентон увидел, как колебания на его лице сменились решимостью. Он направился к алтарю – пламя на нем задрожало, опало, умерло. В наступившей темноте силуэты химер будто расправляли крылья.
Затем сверкнула молния.
В ее свете Кентон увидел, как жрец Бела быстро проходит по тому же пути, по которому прошла Шарейн, увидел Нараду, дрожащую в своей гагатовой сети, окруженную золотистыми бабочками, услышал горестные всхлипы.
