– Думала ли я о мужчинах? – с дрожью в голосе вопросила Шарейн.
Голос жреца был тверд:
– Но многие мужчины думали о тебе, царская дочь. И яд, даже сладостный, все же причиняет боль. Я бог! Но даже я познал это! – Повисла тишина, а затем он спросил: – Как ты ждала меня?
– Я держала светильники зажженными, – сказала она. – Я приготовила для тебя лепешки и поставила на стол вино. Я была твоей служанкой.
– Многие женщины делали так для своих мужчин, царская дочь. Но я бог! – сказал жрец.
– Я прекраснее всех, – пробормотала Шарейн. – Принцы и цари желали меня. Взгляни, о Великий!
Радужный свет молний коснулся ее тела, едва прикрытого распущенными, свободно ниспадающими золотыми волосами.
Жрец отпрыгнул от окна. Кентон, одержимый ревностью из-за того, что сейчас другой взирает на ее красоту, рванулся вперед сквозь занавеси, чтобы сразить его. Он замер на полпути, остановленный пониманием, даже жалостью к жрецу Бела.
Ибо душа жреца была обнажена пред внутренним взором Кентона – и душа эта была как его собственная. Он был жрецом, а жрец был Кентоном.
– Нет! – вскричал жрец Бела, сорвав золотой шлем своего бога с головы, отбросив меч, щит и плащ. – Нет! Бел не получит ни одного поцелуя! Ни одного удара сердца не получит он! Почему я должен сводничать для Бела? Нет! Ты должна целовать человека! Меня! Человеческое сердце должно биться вместе с твоим – мое! Бог не получит тебя.
Жрец заключил Шарейн в объятия, прижался губами к ее губам. Кентон бросился на него, схватил за горло, запрокинул его голову, пытаясь сломать шею. Глаза жреца вспыхнули яростью, он отпустил Шарейн и вцепился в лицо Кентона, пытаясь вырваться. Затем его тело обмякло – благоговение и ужас стерли с его лица ярость. Ибо в лице Кентона он увидел свое собственное!
Его собственное лицо глядело на него, суля смерть!
Бог, которого он предал, от которого отрекся, нанес удар!
Кентон услышал его мысли с такой отчетливостью, будто они прозвучали вслух. Он поднял жреца над головой и швырнул его в стену. Тот упал, сполз вниз, сотрясаясь в судороге.
Шарейн, подхватив вуали, прижимая их к себе, сжалась на краю дивана из слоновой кости. Она смотрела на Кентона – жалобно, удивленно – своими большими глазами, в глубинах которых светилось узнавание, пытавшееся пробиться сквозь паутину сна.
Кентон ощутил прилив любви и жалости. В этих чувствах не было страсти, ведь сейчас она была для него не более чем ребенком – напуганным, растерянным, покинутым.
– Шарейн! – прошептал он, целуя ее в холодные губы, в испуганные глаза.
– Кентон! – пробормотала она. – Кентон! – И затем добавила, так тихо, что он едва расслышал: – Ах да… я помню… ты был моим господином… столетия… столетия назад!
– Проснись, Шарейн! – вскричал Кентон, и вновь его губы коснулись ее губ.
И в этот раз она ответила!
– Кентон! – прошептала Шарейн. – Дорогой господин мой!
Она отпрянула, вцепилась в его руки своими маленькими пальчиками. Но хватка ее была стальной. В ее глазах Кентон увидел, как тает пелена сна, подобно грозовым тучам под лучами солнца. Сон то сгущался, то истаивал, пока наконец не уподобился клочьям тумана.
– Любимый! – воскликнула Шарейн, пробудившись полностью. Она обвила руками его шею, прижала к его губам свои живые горячие губы. – Любимый! Кентон!
– Шарейн! Шарейн! – шептал Кентон.
Ее волосы окутали его. Она притянула его к себе, к своим щекам, шее, груди.
– О, где же ты был, Кентон? – всхлипнула Шарейн. – Что они со мной сделали? И где корабль? Куда они забрали меня? И… Но важно ли все это, если ты со мной?
– Шарейн! Шарейн! Любимая! – только и мог снова и снова повторять он, целуя ее.
Но вдруг чьи-то руки, сильные руки, схватили его за горло, душа. Задыхаясь, он увидел перед собой безумные глаза жреца Бела. Кентон думал, что тот мертв, но это было вовсе не так!
Кентон толкнул жреца вперед, подставляя ему подножку. Жрец упал, увлекая Кентона за собой. Но его хватка на мгновение ослабла – достаточно для того, чтобы Кентону удалось просунуть ладонь между руками жреца и своим горлом. Извернувшись как змея, жрец выскользнул из-под Кентона и вскочил на ноги. Кентон поспешно поднялся, но, прежде чем он успел выхватить меч, жрец Бела снова бросился на него, схватив его правую руку, а второй вцепившись в горло. Кентон сквозь стук крови в ушах слышал, как где-то внизу пробудился другой барабан, как зазвучал его угрожающий, призывающий ритм, будто проснулось и грозно застучало сердце самого зиккурата!
И внизу Гиги, подтягивающийся своими длинными обезьяньими руками по веревке, которую он зацепил за край лестницы, тоже услышал его. За ним следовали Зубран и викинг.
– Тревога! – проворчал Сигурд и спрятался под стеной. – Молите Тора, чтобы часовые не заметили нас! Быстро!
Под стеной трое двигались вверх вдоль серебристой террасы Сина, бога Луны. Молнии почти прекратили бить, но все еще выли ветры и дождь обрушивался с небес водяными плетьми. Вода стекала по лестнице потоком, достигающим середины голени. Темнота бури скрывала их.
Сражаясь с ветром и дождем, трое поднимались против течения.
В обители Бела Кентон и жрец сжимали друг друга в захвате. Вокруг них кружила Шарейн с мечом жреца в руке. Она тяжело дышала, пытаясь улучить момент для удара, но не могла – слишком тесно переплелись тела, слишком часто менялись перед ней спина жреца со спиной возлюбленного.
– Шаламу! Шаламу! – Танцовщица Бела стояла у золотых занавесок, пройдя сквозь ужасы тайных алтарей благодаря любви, раскаянию, отчаянию! Бледная, дрожащая, она вцепилась в занавеси.
– Шаламу! – вскричала танцовщица. – Они идут за тобой! Жрец Нергала ведет их.
Лишь Кентон видел ее – жрец стоял к ней спиной. Он склонился вперед, пытаясь зубами достать горло врага, разорвать его артерии. Он был слеп и глух ко всему, лишь желание убить двигало им. Жрец не замечал Нараду.
А Нарада, увидев лицо Кентона во вспышке молнии, приняла его за человека, которого любила. Прежде чем Шарейн успела двинуться, та пронеслась через комнату и вонзила кинжал в спину жреца Бела!
Двое часовых, прятавшиеся в нише в стене зиккурата у серебряного святилища, почувствовали, как их схватили две могучие руки. Две шеи сломались под пальцами Гиги, двое часовых упали, сраженные мечом Сигурда, двое погибли от ятагана перса. В нише осталось шесть трупов.
– Быстро! Быстро! – Сигурд повел их дальше. Они подошли к оранжевому святилищу Шамаша, Бога Солнца. Три воплощения смерти вышли из пустоты, и часовые у оранжевого святилища упали мертвыми у их ног. Тьма сгущалась – они приближались к святилищу Нергала, Владыки Мертвых.
– Быстро! Быстро!
Жрец Бела обмяк в руках Кентона, рухнул на колени, упал навзничь, уставившись на танцовщицу тускнеющими глазами.
