И на этом все закончилось. Свечение угасло.
Мы подготовили и проанализировали образец за образцом. Еще дважды мы обнаружили свечение, каждый раз с тем же результатом: взрыв клетки, странная крошечная молния – и угасание.
В лаборатории зазвонил телефон, и Хоскинс снял трубку.
– Это Брейль. Просит вас подняться в палату. Срочно.
– Продолжайте искать, Хоскинс, – сказал я и поспешил к Петерсу.
Войдя, я увидел, что медсестра Уолтерс отвернулась от кровати и зажмурилась. Ее лицо побелело как мел. Брейль склонился над пациентом, держа в руках стетоскоп. Взглянув на Петерса, я застыл на месте, чувствуя, как во мне поднимается паника: под моим взглядом на лице пациента выражение злорадства – на этот раз злоба усилилась – сменилось дьявольским довольством. И эта зловещая радость тоже возросла. Теперь выражения менялись каждые пару секунд: злорадство – восторг, злорадство – восторг. Они мелькали на лице Петерса… напоминая мерцание светящихся шариков в его лейкоцитах.
– Его сердце остановилось три минуты назад! Он должен быть мертв… но сами видите… – едва шевеля губами, прошептал Брейль.
Тело Петерса вытянулось, все мышцы напряглись. Кошмарный звук сорвался с его губ – короткий смешок, хриплый, пугающий, нечеловеческий, будто какой-то демон расхохотался в преисподней, и отголоски этого смеха достигли наших ушей. Телохранитель, сидевший у окна, вскочил, его стул с грохотом перевернулся. Повисла тишина, тело Петерса обмякло.
Я услышал, как открылась дверь в палату.
– Как он, доктор Лоуэлл? Я не мог уснуть… – Рикори вошел в комнату и, увидев лицо Петерса, упал на колени. – Матерь Божья…
Я видел его лишь краем глаза – не мог отвести взгляда от Петерса. В смерти его лицо исказила ухмылка – ухмылка врага, празднующего победу. Больше всего он походил сейчас на демона, сошедшего с картин безумного средневекового художника, словно ничего человеческого не осталось больше в его чертах. Голубые глаза, источая злобу, взирали на Рикори. Мертвые ладони шевельнулись, руки согнулись в локтях, пальцы скрючились, тело дернулось… И наваждение кошмара спало. Впервые за несколько часов я понимал, что же происходит. Rigor mortis, трупное окоченение. Только оно наступило необычайно быстро и развивалось с беспримерной скоростью.
Подойдя, я опустил покойнику веки и накрыл жуткое лицо простыней.
Затем я перевел взгляд на Рикори. Гангстер все еще стоял на коленях, погрузившись в молитву и лихорадочно крестясь. Рядом с ним, опустив руку ему на плечо, стояла медсестра Уолтерс. Она тоже молилась.
Часы пробили пять.
Глава 2
Данные
Я предложил Рикори сопроводить его домой, и, к моему удивлению, он, не раздумывая, согласился. Бедняга не мог прийти в себя от потрясения. Мы ехали молча, встревоженный телохранитель все время оглядывался. Перед моим внутренним взором все еще стоял образ Петерса.
Получив разрешение на вскрытие Петерса, я ввел Рикори сильное успокоительное и, дождавшись, пока он уснет, уехал, оставив с ним его человека.
Вернувшись в больницу на машине Рикори, я обнаружил, что тело Петерса уже унесли в морг. Брейль сообщил мне, что трупное окоченение полностью вступило в свои права меньше чем за час, то есть необычайно быстро. Я подготовил все необходимое для вскрытия и отправился домой хоть немного поспать. Брейль поехал со мной. Трудно передать словами, насколько гнетущее впечатление на меня произвело все случившееся. Скажу лишь, что я был очень благодарен Брейлю за его компанию, не меньше, чем он мне.
Когда я проснулся, ощущение кошмара не отступило, но немного ослабело. Около двух часов дня мы приступили к вскрытию. С некоторой опаской я снял простыню с тела Петерса и ошеломленно уставился на его лицо. Никакой дьявольщины. Петерс казался спокойным, безмятежным, будто умер во сне, без агонии тела или духа. Я поднял его руку. Мышцы были расслаблены, окоченение прошло.
Именно тогда, полагаю, я впервые подумал, что имею дело с совершенно новой или по крайней мере неизвестной причиной смерти – неведомой болезнью или чем-то еще. Как правило, окоченение наступает по прошествии шестнадцати – двадцати четырех часов после смерти, в зависимости от состояния пациента при жизни, температуры и десятка других параметров. В норме оно не проходит от двух до трех дней. При этом ускоренное окоченение обычно означает, что пройдет оно столь же быстро, и наоборот, если rigor mortis завершился быстрее обычного, значит, и наступил раньше. Тело диабетика окоченеет быстрее. Еще быстрее – при травме мозга, например от пулевого ранения. В нашем же случае rigor mortis начался сразу после смерти и завершился за пять часов – потрясающе короткое время. Сотрудник морга сказал мне, что осматривал тело около десяти утра и подумал, что окоченение еще не наступило. На самом же деле оно уже прошло.
Результаты вскрытия можно описать двумя предложениями: у Петерса не обнаружено ни одной причины смерти. А он был мертв!
Результаты анализов, полученные Хоскинсом, тоже не пролили свет на происходящее. Ни одной причины смерти. И все же – Петерс мертв. Если загадочные фосфоресцирующие шарики и имели какое-то отношение к наступлению смерти пациента, их следов обнаружить не удалось. Все органы были в идеальном состоянии, все на своих местах. Петерс был исключительно здоровым человеком. А Хоскинсу после моего ухода больше не удалось обнаружить клеток крови со свечением.
Тем вечером я написал письмо, вкратце изложив симптомы Петерса. Я не стал вдаваться в подробности, описывая выражения его лица, упомянул лишь «необычные гримасы» и «сильный испуг». Мы с Брейлем размножили мое послание и отправили всем врачам в нью-йоркской агломерации. Я же принялся лично обходить больницы и говорить с врачами о пациентах с подобными симптомами. В письме я интересовался, не приходилось ли врачам в своей практике сталкиваться с похожими случаями, и если так, то не откажутся ли они предоставить мне информацию об этих пациентах: особенности течения болезни, имена, адреса, профессии, важные детали анамнеза – с условием соблюдения профессиональной этики, разумеется. Я без лишней скромности предполагал, что врачи, получившие мой запрос, не подумают, будто мой интерес к данным пациентов обусловлен праздным любопытством или в какой-либо мере неэтичными мотивами.
В ответ я получил семь писем, а один из врачей, ответивших мне, даже навестил меня лично. В каждом послании, за одним-единственным исключением, со значительной долей скепсиса, свойственного ученым, излагались необходимые мне данные. Теперь у меня не было сомнений, что за прошедшие полгода так же, как и Петерс, погибли семь пациентов. И все они очень отличались друг от друга как по биологическим, так и по социальным параметрам.
Хронология этих случаев такова:
1. 25 мая, Рут Бейли, 50 лет, старая дева среднего достатка, социальный работник, безукоризненная репутация, занималась благотворительностью, оказывала помощь детям.
2. 20 июня, Патрик Макилрейн, каменщик, женат, двое детей.
