Вновь я почувствовал холод. Невольно заметались мои мысли. Дахут верхом на черном жеребце… охотящаяся… за чем? И с чем? И камни, как те, что люди устанавливали в старину… в древнем Карнаке…
Макканн тем временем продолжал свой рассказ:
– Дальше мы поехали молча. Смотрю, старый козел обеспокоен, усы свои жует. Подъезжаем к месту, о котором он толковал. Осматриваемся. Место хорошее, да. Если б правда хотел купить – купил бы. Старинный каменный дом, просторно. Мебель там всякая. Мы немного пошатались туда-сюда и дошли до этой стены. И тут все как старый козел сказал. Чтобы снести ее, значит, артиллерия нужна или взрывчатка. Старик бормочет, мол, не обращай на нее внимания. Через дорогу вижу большие ворота, вроде как из стали. И я вроде никого не заметил, но чувство такое, будто все время кто-то за мной смотрит, значит. Ну, мы походили там-сям. Старый козел спрашивает, что думаю, я ему говорю, что хорошо, если цена подходящая. Какая ж цена, спрашиваю. Ну, он называет – и я аж моргнул. Не потому, что дорого, наоборот – низкая слишком. И тут у меня, значит, появляется мысль. Говорю, пока обдумываю, что еще бы тут осмотреть. Ну, он мне показал, и мы назад в деревню уже поздно вернулись. По пути наткнулись, значит, на мужика, остановились поговорить. Он старому козлу говорит: «Вроде как, Эйб, еще четверо тут из ночлежки пропали». Старый козел вроде как занервничал, спрашивает, когда пропали. Тот ему говорит: «Прошлой ночью». Говорит, супринтендант собирается в полицию звонить. Эйб вроде как задумался и говорит: «Значит, это уже около пяти десятков пропало». Второй говорит: «Вроде как да, так и есть». Они головами качают и дальше идут. Я спрашиваю, что за такая ночлежка, и Эйб говорит: «Вроде как она в десяти милях отсюда, приют для нищих, и за последние три месяца бедняки пропадают и пропадают». У него снова лицо делается такое испуганное, и он меняет тему. Ну, мы, значит, возвращаемся в «Беверли Хаус». Там уже полно народу, и все ко мне так уважительно. Смекаю, что Эйб им уже проболтался, кто я такой и что это, значит, комитет по встрече. Один мужик подходит, говорит: «Вроде как мы все рады вас тут видеть, но что ж вы так долго домой-то добирались». Ну и все обсуждают новости об этих пропавших нищих, и ясно, что это никому не нравится. Я, значит, ужинаю, и к этому времени народ подтягивается – вроде как все в кучу сбиваются от страху. А у меня в голове мысль эта все крутится. Смекаю, что я неверно подумал, будто Эйб хочет на мне навариться. Смекаю я, что они все тут напуганы, и все думают, что, мож’, я им помогу разобраться со всеми этими штуками. Мыслю, в старые времена Партингтоны были тут вроде как большими шишками, и вот тут я такой, один из них, возвращаюсь в самое подходящее, значит, время. Ну, я сажусь и слушаю такой, а они все говорят об этой ночлежке и о французе. И где-то часов, значит, в девять заходит парень и говорит: «Нашли двух пропавших нищих». Все вроде как ближе подобрались, и Эйб спрашивает, значит, где нашли. А тот парень и отвечает, значит: «Билл Джонсон поздно домой возвращался и в воде их увидел». Затащил их на борт, значит. На пристани, значит, встречает Джеймсона, и тот глядит и говорит, мол, знает их. Это Сэм и Мэтти Велан, говорит, они в приюте три года проторчали. На пристани сейчас лежат. Наверное, говорит парень, утопли, долбанулись о скалу. Ну, Эйб и спрашивает, значит, о какую еще скалу? А парень и говорит: «Как еще объяснишь, что в груди у них все кости сломаны?» Говорит, ребра размозжило, будто их о скалу колотило несколько дней. Будто привязаны к ней были. Даже сердца у них все поплющились.
Я почувствовал подступающую дурноту, и в моей голове раздался голос, кричащий: «Так это делалось в старые времена… Так они убивали твой народ… давным-давно…» Затем я понял, что вскочил на ноги и что Билл держит меня за руки.
– Прости, Билл. Простите, Макканн, – сказал я и немедленно выпил.
– Да ладно, док, чего уж там, – ответил озадаченный Макканн. – Ну и, значит, в этот момент входит в комнату парень такой нескладный, глаза пустые и рот раззявлен. Все молчат, значит, и смотрят такие на него. Он ко мне подходит и на меня такой уставился. Задрожал и шепчет: «Она снова скачет. Скачет на черном коне. Она скакала так прошлой ночью, разметав волосы, и ее псы бежали рядом». А потом он как на хрен взвоет и давай дергаться, как марионетка. И орет: «Но это не псы! Это не псы! Иисусе! Уберите их от меня… Господи Иисусе, уберите их от меня…» И тут толпа собралась, говорят, значит: «Пошли, Лиас, пошли отсюда» – и выводят его, а тот все воет. Ну, остальные, значит, надолго не задерживаются, выпивают кружку-другую и идут. Я, значит… – Макканн поколебался. – Я, значит, трясусь немного. Был бы я тем старым козлом, я бы изобразил вам, как Лиас дергался. Будто бесы из него душу вынимали, как зуб пинцетом. Я, значит, выпил и спать уже было пошел, но старик Эйб меня остановил. Весь белый, бородой трясет. Ставит мне еще кружку и говорит, значит: «Останьтесь пока, мистер Партингтон. Мы тут подумали, что мы все не против, чтобы вы здесь осели. Если вам цена не нравится, так назовите, – говорит, – свою». Ну, тут уж не надо гением быть, чтобы смекнуть: они тут все насмерть перепуганы. И я, значит, их не виню, после того что мне порассказали. Спрашиваю Эйба: «А что, значит, с нищими-то? Куда, – говорю, – они деваются? Кто их забирает?» А он оглянулся так вокруг опасливо и отвечает: «Де Керадель». Ну, а я такой: «Зачем?» А он шепотом так: «Для камней своих». И я бы раньше после такого только рассмеялся бы. Но тут мне не до смеху стало. Говорю ему, что мне интересно, но завтра надо вернуться в Нью-Йорк и все обдумать, и спрашиваю: «Почему вообще полиция ничем не занимается?» Он говорит, что в деревне полицейские тоже все напуганы, а доказательств никаких нет, чтобы ордер, значит, получить на обыск, и что он обращался к паре полисменов, но те сказали, что это все бред какой-то. Ну, на следующее утро я съезжаю, говорю, вернусь через день-другой. Меня аж целая делегация провожает, хотят, чтобы я вернулся. Мне, конечно, любопытно, что ж там за стеной, особенно что это, значит, за камни такие. Я еду в Провиденс, у меня там дружбан с гидропланом, и мы, значит, договариваемся этой ночью полетать над землей де Кераделя. Летим вдоль побережья. Ночь лунная, подлетаем где-то часам к десяти. Достаю бинокль. Летим примерно в пяти сотнях футов. Видно хорошо, но как ближе подлетаем, туман поднимается. Быстро поднимается, будто, значит, специально, с нами наперегонки. Вижу, значит, большую яхту в такой вроде как бухте. С нее прожектора светят, значит, нас выискивают, но тут уж не знаю, то ли они нас ослепить пытаются, то ли разглядеть. Мы, значит, от прожекторов уходим. Смотрю в бинокль, вижу длинный ряд каменный, полускрытый холмом. А потом, значит, гляжу – и аж жутко становится, как когда старый Эйб выл. Не знаю даже почему. Вижу, значит, большие камни стоят по кругу так, и в центре серая такая куча камней. Там все туман заволок, и в тумане такие будто огни… Тухлые огни какие-то, серые…
Макканн прервался и поднял стакан. Его рука подрагивала.
– Ага. Тухлые огни. Будто… гнилые. И в этой куче камней будто что-то большое, черное шевелится… Бесформенное… Как тень. И будто пульсирует так… А камни, что вокруг, словно пытаются нас с неба достать и к этой штуке приволочь.
Он поставил стакан на стол. Его рука дрожала еще сильнее.
