Капитан поклонился мадемуазель Дахут, повернулся и пошел прочь. У меня мурашки побежали по спине. Он действовал, будто автомат, робот из плоти и крови – он видел не меня, а чей-то образ, внушенный ему.
Мадемуазель Дахут наблюдала за мной с искренним любопытством.
– У тебя отлично налажена дисциплина, Дахут, – невозмутимо произнес я.
И вновь она рассмеялась.
– Отлично, Ален. Пойдем обедать.
И мы отправились в каюту. Обед также был великолепен. Идеален. Даже слишком. Нам прислуживали два стюарда – как и люди в квартире мадемуазель Дахут, они делали это, стоя на коленях. Дахут оказалась интересной собеседницей, и постепенно я позабыл о том, кем она может быть, и воспринимал ее такой, какой она была в тот момент. Только к концу ужина мы заговорили о том, что скрывалось в наших затаенных мыслях. Стюарды-автоматы ушли, и я пробормотал себе под нос:
– Какое странное смешение современности и феодализма.
– Это смешение есть и во мне. Но ты чересчур консервативен, Ален. Почему ты называешь это феодализмом? Мои слуги не относятся к той эпохе. Эти традиции намного древнее. Как и я.
Я промолчал. Она подняла бокал вина, глядя, как оно искрится в лучах солнца, и как ни в чем не бывало добавила:
– Как и ты.
Я поднял свой бокал и чокнулся с ней.
– Они уходят корнями во времена древнего Иса? Если так, то я выпью за это.
– Во времена древнего Иса… – мрачно повторила она. – И мы выпьем за это.
И мы выпили.
Она поставила бокал, взглянула на меня – и с насмешкой в голосе сказала:
– Разве не похоже на медовый месяц, Ален?
– Если так, то я взял в жены не девицу, не правда ли?
Мадемуазель Дахут вспыхнула.
– Ах, как грубо, Ален.
– Наверное, мне легче было бы ощутить себя молодоженом, если бы я не чувствовал себя пленником.
Она нахмурилась, и на мгновение дьявольские искорки заплясали в ее глазах. Но затем девушка потупилась. Красные пятна гнева еще пылали на ее щеках, но в голосе слышалась кротость.
– Но ты так легко можешь ускользнуть, возлюбленный мой. У тебя истинный дар спасаться бегством. Той ночью тебе нечего было бояться. Ты видел то, что я хотела, ты делал то, что я хотела. Зачем тебе было бежать?
Ее слова задели меня, и спящий гнев с ненавистью проснулись, вспыхнули вновь, как в тот вечер, когда я впервые увидел ее. Я перехватил запястья мадемуазель Дахут.
– Я поступил так не потому, что испугался тебя, белая ведьма. Я мог бы задушить тебя, пока ты спала.
– Так почему же не задушил? – мягко спросила она, и я увидел ямочки на ее щеках.
Я отпустил ее руки.
– Я все еще могу это сделать. Ты показала мне чудесные образы, погрузив меня в сон.
– Ты хочешь сказать… – Мадемуазель Дахут изумленно уставилась на меня. – Ты не веришь в то, что это было на самом деле? Что Ис реален?
– Не более реален, Даухт, чем те миры, в которых обитают сознания мужчин с этого судна. Не знаю, ты ли ввела их в состояние гипнотического транса или твой отец.
– Значит, я должна буду убедить тебя в том, что все это реально, – торжественно произнесла она.
Ярость все еще горела во мне.
– Не более реально, чем твои тени, Дахут.
– Тогда и в их реальности мне предстоит убедить тебя, – так же торжественно сказала мадемуазель.
Произнеся эту фразу о тенях, я тут же пожалел об этом. Ее ответ меня не приободрил. Я мысленно выругался. Не стоило так играть в эту игру. Я не обрету преимущества, бранясь с мадемуазель Дахут. Более того, это может навлечь ее гнев на тех, кого я пытался защитить, пытался спасти от нее. Что стояло за этими ее словами? Какая угроза? Она обещала мне оставить в покое Билла – и я прибыл сюда в расплату за это обещание, но ничто не связывало ее в отношении Хелены.
Если я собирался сыграть свою роль, то должен быть убедительным, без оговорок. Я посмотрел на мадемуазель Дахут и подумал о Хелене, испытывая угрызения совести. Подумал, что если бы я был с мадемуазель Дахут по собственной воле, то в этом ощущалась бы своя прелесть. Но Хелена… Затем я решительно отбросил все мысли о Хелене, будто мадемуазель Дахут могла прочесть их.
В конце концов, существует только один надежный способ убедить в чем-то женщину…
Я встал. Взял свой бокал, взял бокал Дахут и швырнул их на пол каюты. Осколки разлетелись во все стороны. Я подошел к двери и запер ее на ключ. А потом – я подхватил мадемуазель Дахут на руки и понес ее к диванчику под иллюминатором. Девушка обвила руками мою шею, потянулась ко мне губами, зажмурилась…
– К черту Ис, к черту все эти тайны! – сказал я. – Я живу сегодняшним днем.
– Ты любишь меня? – прошептала она.
– Я люблю тебя.
– Нет! – Мадемуазель Дахут оттолкнула меня. – Давным-давно ты любил меня. Любил, пусть потом ты и навлек на меня гибель. Ты убил меня. И в этой жизни не ты, но владыка Карнака стал моим любовником той ночью. Одно мне известно наверняка. В этой жизни ты полюбишь меня. Но убьешь ли ты меня? Не знаю, Ален… Не знаю.
Я взял ее за руки. Ее пальцы были холодными, а в ее глазах я не видел ни насмешки, ни любопытства, только удивление и смутную тревогу. В ней не было ничего ведовского. И вновь я ощутил жалость к ней. Что, если она, как и другие на этой яхте, пала жертвой чужой воли? Де Кераделя, называвшего себя ее отцом? Ах, Дахут, она лежала там, в ее глазах плескался испуг, как у невинной девушки, и она была так красива… Так красива…
– Ален, возлюбленный мой. Было бы лучше для тебя, если бы ты не пошел на мой зов. Было бы лучше для меня, если бы ты не пошел на мой зов. Ты пришел из-за той тени, что я прислала твоему другу? Или у тебя имелись на то иные причины?
Эти слова привели меня в чувство. «Ведьма, ты не слишком умна», – подумал я.
– Была и другая причина, Дахут, – будто неохотно, сопротивляясь, сказал я.
– Какая?
– Ты.
И тогда она подалась ко мне, опустила ладонь мне на щеку, привлекла меня к себе.
– Ты говоришь правду, Ален де Карнак?
– Может быть, я и не люблю тебя так, как любил тебя владыка Карнака. Но я готов попробовать.
Она откинулась на диванчике и залилась смехом – шорох волн слышался в тех переливах смеха, беспечных волн, жестоких волн.
– Странный способ ухаживать за девушкой, Ален. Но он мне нравится – ибо я знаю, что ты говоришь мне правду. Что ты думаешь обо мне, Ален?
– Я думаю, что ты подобна саду, выросшему под знамением большого красного дракона, выросшему десять тысяч лет назад, еще до строительства пирамиды Хеопса. И лучи того знамения падали на алтарь тайного храма. Диковинный сад, Дахут, наполовину погруженный в море… Листья того сада поют, а не шелестят на ветру… Цветы того сада таят зло – или нет, но они не принадлежат этой земле… Птицы в том саду поют странные песни… и дыхание того сада – дыхание океана… Трудно войти в тот сад… еще труднее – найти его сердце… а самой трудное – войдя, найти выход. Я думаю, ты подобна саду, что был взращен кем-то.
