И палил без удержу перед собой.
— Куда, дурило! — оттолкнул его Жмотов. — Ты же в него угодишь. Не видишь?
— Отойди! — рявкнул Квасницкий.
И откуда в нём сила взялась! Жмотов от неожиданности оступился.
— Идиот! — визжал на него Квасницкий. — Как был дураком, так и сдохнешь! Лучше будет, если я попаду.
И он прицелился.
— А-а-а! Гнида! — взвыл Жмотов и сбил Квасницкого с ног.
Они упали оба, сцепившись, как звери, катались в яростной схватке на земле. Когда обессилили и чужими, отвернувшись друг от друга, посмотрели на реку, буксир с баржой пыхтел вдали. Оперуполномоченного на воде не было.
XVIII
Всё ещё моросило, когда под самое утро к причалу неслышно подкатил чёрный автомобиль, тускло мерцая фарами в темноте и густом слякотном мареве. Издали участковый едва его приметил, отодрав с локтей тяжёлую голову, присматривался, ещё не веря. Придя в себя, дёрнулся от неожиданности и испуга, вскочил на ноги, матерясь, бросился из будки.
Гулко стучали сапоги по булыжникам.
Они вышли, трое в плащ-накидках.
— Лейтенант! — зло позвал старший. — Где?.. Чёр-рт ноги сломит!
И действительно споткнулся, его поддержал щупленький в очках.
— Признаться… — залепетал щупленький. — Когда у нас это всё… Милиции этой… как обычно, не видать.
Но участковый уже подбегал, ещё не остановившись, поднял руку к околышку:
— Здравия желаю, товарищ!..
И смолк, не видя ни погон, ни знаков различия у прибывших.
— Что у вас? — вскинулся щупленький, отпрянул, боясь столкнуться, и плащ приоткрыл.
— Участковый сержант Веников! — застолбенел тот, но ещё тяжело дышал. — Труп… товарищ лейтенант госбезопасности.
— Это мы знаем.
— С ночи. Я звонил в управление дежурному. Баграми мы его, с баркаса… Повредили малость лицо, тело разодрали. Но узнаваем…
— И это знаю.
— Похоже, ваш.
— Что?
— Который разыскивался… По ориентировке!
— Не понял.
— Я его знал, — смущённо улыбнулся Веников, совсем отдышавшись, но снова начиная волноваться. — Оперуполномоченный Минин. Он ко мне обращался.
— Чего?
— По деликатному вопросу… — запнулся Веников. — Давно ещё. Так, мелочь.
И замолк, заметив, как вытянулось лицо лейтенанта, тот вроде даже сплюнуть хотел:
— Вот, значит, кто нас на уши поднял…
И очками на Веникова стрельнул, стёклами блеснув, фонарик достал и над трупом наклонился.
— Капитан Минин! — выпалил, совсем вспомнив, участковый.
— Вот даже как, — поджал губы лейтенант и крикнул наверх, головы не поднимая. — Слышали, товарищ подполковник?
— Вы глядите повнимательней! — поморщился старший. — Копаетесь долго.
— Я что, — поднял тот брови, — глазастая у нас милиция.
Веникова что-то зазнобило: всю ночь на ногах, а беготне, нервам конца не видно. Он рукой губы обтёр, сглотнул — в горле пересохло, крепче фуражку на уши надвинул. С Волги пахнул наконец-то ветерок, может, сдует к утру всю эту мразь слякотную, не терпел он такой погоды, все кости разбирало, пока бежал до машины, словно пацан какой. И сержант проговорил снова, запинаясь:
— Артём Степанович, кажется… капитан госбезопасности…
— Он говорит, что его знает… товарищ подполковник? — поднял голову от трупа Квасницкий.
— Вы смотр-рите, смотр-рите! — рявкнул сверху старший. — Вр-ремя тер-ряем. Внимательнее.
— Ну-ка, я! — сунулся к лейтенанту от машины третий, верзила громадных размеров.
— Его на спину перевернуть надо, Прохор. Помоги, я не осилю.
Верзила легко справился, лишь прикоснулся. Сам наклонился к изуродованному лицу утопленника и отпрянул, схватившись за живот. На полусогнутых ногах он заковылял прочь, его стошнило.
— Ах, какие мы благородные, — хмыкнул товарищ.
— Ну что там? — старший щёлкнул портсигаром, закурил. — Долго эта комедия будет пр-родолжаться?
— Что ещё выяснили? — заторопил лейтенант участкового.
— Мужики с баркаса видели, как он под баржу нырнул. Не спасти его. Сам смерти искал.
— Видели, значит?
— Болтают…
— Да ты пьян, как свинья! — взвизгнул вдруг Квасницкий и на ноги вскочил. — Сержант, вы всю ночь пьянствовали?
— Что? — отпрянул Веников.
— Вопросики у меня! — схватил его за шинель лейтенант и, притянув к очкам, прошипел: — Не продохнуть от вас.
— Сто граммов товарищ, лейтенант, — залепетал тот и глазами заморгал. — С экспертом. Ещё ночью. Когда труп смотрели. Холод собачий… Баграми из воды… Промокли все.
— Какие сто граммов! — наседал на него Квасницкий. — Перегар недельный!
— Согреться… И забыл уже, — шептал Веников побелевшими губами.
— С такого запоя что хошь вообразить можно! — оттолкнул от себя участкового Квасницкий. — Мать родную с ведьмой спутаешь. Наш капитан в больнице умер. Своей смертью.
— Что там, лейтенант? — старший щёлкнул ноготком по портсигару от нетерпения. — Меня этот милиционер-р не интер-ресует.
— Бродяга у них, товарищ подполковник, а эта пьяная рожа…
— Вы внимательней, внимательней. Акт надо составить!
— Слышите, сержант? — притянул опять к себе Веникова Квасницкий. — Бумаги какие писали?
— Никак нет, товарищ лейтенант.
— Вот… — раздумывая, пожевал тот губы, поморщился, будто гадкое что разжёвывал, — оформить следует бродягу. Никаких документов…
— Да он в одних трусах, — уже соображал участковый.
— Никаких документов, — построже глянул Квасницкий на оживающего участкового, — голый… неопознанный труп… И не по каким сводкам среди разыскиваемых не проходящий. Так?
— Так точно, товарищ лейтенант! — щёлкнул каблуками сапог Веников.
— Без роду, без племени.
— Понял, товарищ лейтенант!
— Закопать, как положено. Бумаги чтоб были. И мне лично.
Участковый только вытянулся стрункой.
— Я проверю.
— Есть!
— А то нажрутся до смерти и мерещится им чёрт те что.
И они уехали.
XIX
С тех пор времени прошло немало. Если придерживаться хронологии, то дальше события развивались примерно так.
Бывшего министра госбезопасности, доносчика Рюмина, расстреляли первым, затем, под самый новогодний праздник тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года, уже после смерти Сталина и расстрела Берии, при Никите Сергеевиче Хрущеве, вынесен был судом смертный приговор другому бывшему министру госбезопасности — Абакумову.
