— Точно, — не сдержавшись, осторожненько повёл вокруг себя глазками и Тёртый. — Выходит, наш лягаш, как обещал, сюда на жмурика потараниться всю ельню
[6] согнал.
— Кого же тогда замочили? — аж подпрыгнул Игрунчик. — Небось знатный пиджачок! Не слыхал, что братва гудит?
— Про мазурика-то?
— Ты прямо, грач какой-то, Тёртый! — сплюнул возмущённый Игумнов. — О чём кумекаешь? Проснись!
— Мне чего кумекать? — пожал плечами Тернов. — Меня квартальный наш, Фёдорыч, отловил. И сюда дуть велел. Сказал, что опознать надо жмурика. А кто таков? Откуда? У него разве дознаешься? Макитру только и нашли. Всплыла в мешке на речке.
— Сходняк прямо устроили! — сплюнул Игрунчик. — Что творят! Как что, за нас берутся. Моду взяли кучеров за помощников держать… Так и ссучиться недолго!
— Меня не застрючат, — хмуро буркнул Тёртый. — Я наседок за версту чую.
Сзади попытался протиснуться к дверям морга, прижимая приятелей к забору, нагловатый крепыш в броской отымалке
[7].
— Браток, позволь, мне в обрез, — дыхнув тяжело на Игрунчика перегаром, процедил он сквозь зубы, не подымая головы.
— Слышишь, шкет? — обозлился Игрунчик, не двигаясь с места. — Все в ту дверь. И всем невмочь. Я вот пописал бы, а терплю.
— На свиданьице к покойничку спешишь, корешок? Мы впереди на очереди, — Тёртый пододвинулся к товарищу, совсем перегораживая дорогу нахалу. — Погодь немного.
И быть бы неминуемому скандалу или конфликту какому, но наглый в пёстрой расписухе
[8] и фартовом кителе отымалку свою вежливенько так приподнял над бровками белёсыми, будто приветствуя с запозданием и Тёртого, и Игрунчика, осклабился вставным рядом жёлтых железок и полез обнимать обоих.
— Вот встреча, так встреча! Где б ещё? — вылупил глаза Игрунчик, ошалев. — Братан! Лёвик! Чтоб мне сдохнуть, не узнал… Долго жить будешь!
— Я, дорогой, — порадовался и тот в отымалке уже в объятиях Игрунчика. — Не узнал меня? Неужели так изменился?
— Да откуда ж? Какими судьбами? Ты же за морями, за лесами?..
— Всё! Под чистую, — развёл руки тот, наконец высвободившись.
— И тебя, значит, сюда?
— Угу.
— Ущучили?
— Тихо! — резанул из-под отымалки ножичками глаз Лёвик. — Наседок вокруг!
— Да теперь уже что, — Игрунчик любовно поглаживал приятеля по костюмчику. — Раз всех согнали… Беспредел лягавые творят… Не впервой.
— Что колокола льёт народ? — сощурился на Игрунчика Лёвик, не дослушав.
— Бабу грохнули какую-то, — подсунулся к уху приятеля Игумнов.
— А мне, значит, смолчал, гад! — озлобился Тёртый на дружка. — На понт брал?
— А ты спросил? — огрызнулся тот, как ни в чём не бывало, и снова обласкал взглядом Лёвика. — Как есть бабу.
— Из ваших?
— Кто знает.
— Среди моих марух тихо. Все задрыги по себе.
— Вроде разрубили на две половинки. Та, что с башкой, и всплыла.
— Пустая. Что ей не всплыть, — сплюнул Лёвик.
— Ага! — прыснул Игрунчик. — Не унываешь ты, братан. Люблю…
— Или ведьма, — оборвал тот его.
— Что?
— Не тонет же.
— Гони пургу… — смутился Игрунчик.
— Ведьма! — сверкнул глазами Лёвик. — Не будет голова одна плавать! Не всплывает никогда.
— Вы ещё сатану сюда приплетите! — хмыкнул Тёртый, прислушиваясь к их разговору. — Умники. Башка не всплывает, там кости одни. Пухнуть нечему.
— Ну? — не понял Игрунчик.
— Вот тебе и ну.
— Нам от этого не легче, — морщился Лёвик, не обращая внимания на рассудительного Тернова. — Теперь держись, братва. Чистка среди наших начнётся.
— Чистка-зачистка, — сквасился Игрунчик. — Впервой, что ли?
— Уносить когти надо, — Лёвик поглубже надвинул отымалку на глаза. — Под одну гребёнку станут закрывать. Пока не отыщут.
— И чего ж? — погрустнел Игрунчик.
— Ты вот что, — кивнул ему Лёвик и подозрительно скосился на Тёртого.
— Да свой он, — облизал губы от шелухи Игрунчик, — наш братан, с Криуши.
— Вы вот что, кореша, — склонился к ним Лёвик. — Своих-то поднапрягите.
— Чего?
— Пошукать надо самим.
— На лягавых пахать! — вытаращил глаза Игрунчик, Тёртого тоже аж повело.
— Не борзей, лопух! — Лёвик криво усмехнулся. — Совсем не сечёшь…
— Да чего ж тут?..
— Выгоды не чуешь? Сыщем, кто ведьму грохнул, многого заломить под неё у ментов можно.
— Как?
— Скумекал?
— Самим искать?
— Теребите среди своих эту закавыку. Сообразите — дайте знать. — Лёвик посуровел лицом и глаза застеклил. — А кому повезёт найти, обещаю отдельный приз.
И он хлопнул по плечу Игрунчика так, что тот присел, а Тёртого одарил жёстким прищуром, от которого тот поёжился.
С этого и пошло: ведьма она ведьма и есть. А Лёвик стал первым, который вслух произнёс это слово и охоту на неё объявил.
VII
Вторую ночь не давали спать собаки. Одна, соседская, самая ближняя, завыла под кухонным окном, лишь Глашка уронила голову на подушку.
Так и не переставала.
А за ней и другие, да жалобно, тревожно, душу так и рвут, тоску и страх нагоняют. Одно слово — к покойнику!
И ветер злющий за окном тоже подвывает, свирепый — ставни сбивает с крючков, сорвало одну, а с ней и другая враз забухала, застучала. То ничего, а то как начнут обе! Какой уж тут сон?
Глашка встать боялась. Свет, как ей лечь, как назло отключили. Только ветер, ненастье, с погодой что, так его и отключать — повадились! Или действительно провода где-то рвёт, верно бабы судачат?
Глашка с боку на бок, туда-сюда несколько раз осторожно кувыркнулась, совсем сна нет. Ни в одном глазу. А ставни, не переставая, бухают, да как-то настойчиво, всё тревожнее, до сердца их стук достаёт. Застращалась совсем. Петра-то нет. Он в ночное дежурство, не дождавшись её, ушёл, дочка, шестилетняя Нюрка, спит без задних ног. Её сопение тихое только и подбадривает Глашку, а то небось умерла бы со страху.
К вечеру ещё вчера слух пополз по посёлку — голову отрезанную нашли в речке, а их дом на самом берегу. Из мешка, соседка бабка Митрофаниха сказала, вытащили милиционеры. Фёдорыч, участковый, по дворам весь день ходил, всё расспрашивал, не видел ли кто, не слышал чего. И у них был, только Глашки с Петром не застал, оба на работе допоздна, и сегодня Глашки не дождался, она лишь от прилавка — к подружке Ксеньке подсобить по огороду, как обещала, отправилась. Прибежала домой запоздно, бабка Митрофаниха, спать Нюрку уложив, сидит, дожидается, чайник сгондобила. Вот за чаем всё и поведала за целый день.
