— Ухайдакал Господь…
Семён Зиновьевич пошарил в карманах, ища мелкой монеты, но опомнился, спохватился и засеменил дальше. Вон и часовня впереди. Уже почти рядом. Он опять закрестился. Мысли забегали, замельтешили, пугая: «Похоже, в часовне никого. И закрыта она, дверь-то не шелохнулась, пока он поднимался. Час-то поздний. Вот чёрт! У кого бы спросить?.. А, с другой стороны, зачем ему туда? Ему туда не надо. Ему же дожидаться…»
Он опёрся на ближайшую ограду, передохнул, вытер жирный пот со лба прямо ладонью, да так и застыл с поднятой рукой.
— Добрались, Валериан Лазаревич? — спросил хриплым голосом кто-то сзади.
— Что? — вздрогнул он, обернулся не сразу и обмер. — Резун!
— Только не кричать, — вышел из тени деревца человек.
Сколько лет прошло, а спутать это лицо с каким другим Убейбох не мог. Те же пронизывающие надменные глаза в чёрных впадинах, тонкие, резко очерченные губы, поджатые в напряжении, готовые внезапно ощериться, блеснуть оскалом кривых острых клыков, чтобы вцепиться тебе в глотку, лишь подадут команду. Убейбох невольно отпрянул.
Тогда, почти тридцать лет назад, он трепетал перед этим чудовищем и ощущал жар его клыков у собственной шеи: следователь госбезопасности Степан Резун опутал его опасной паутиной. Никому не подвластный судья, он, Убейбох, отправлявший одним росчерком на расстрел десятки «врагов народа», тогда вдруг сам оказался в смертельных тисках. Мог ли кто изменить что-нибудь в его судьбе, помешать беде, помочь ему, спасти?.. С первого дня ареста он потерял в это веру, потому что хорошо знал: государевы слуги никогда не ошибались, схватившие его когти безжалостны и прочны, а Резун не упустит случая лишний раз прославить своё имя принципиального бойца-сталинца. Тем более что в лапах оказался сам бывший творец правосудия! Не это ли пример того, как коварен бывает враг?..
Всё это было когда-то, а теперь у Семёна Зиновьевича подкосились ноги. Не будь спасительной оградки, на которую он опёрся обеими руками, гася вспыхнувшие воспоминания, не удержаться бы ему в вертикальном положении.
А ведь обвинения были нелепы. Чудовищно нелепы: он, судья, легкомысленно посетовал всуе, что Лаврентий Павлович, верный последователь великого вождя, почему-то пренебрегает усами, а ведь мог очаровывать ещё более своих многочисленных поклонниц… Кто был при этой шутке в его кабинете? Он и не помнил уже: верный Ираклий, услужливая, всегда податливая секретарша?.. А Стёпка Резун считался в его товарищах…
Вон он под деревом. Как будто и не было ничего. Надменно и презрительно кривятся его тонкие губы в презрительной ухмылке…
Лишь чудо спасло тогда. Должны были взорваться небеса и всё вокруг, порушиться земная твердь; наверное, всё это и было, потому что свершилось невозможное: арестовали идола, коварного злодея и властелина таких, как лейтенант Резун! Сам великий Лаврентий Павлович Берия угодил под дьявольский молот! И тут же был расстрелян без долгого суда. А Резун?.. Резун тогда канул в пропасть небытия вместе с остальными приспешниками кровожадного палача. Был так же расстрелян или отправлен в лагеря?.. Никто им не интересовался. Однако вот он! Рядом. Живой…
И Убейбох, будто не веря своим глазам, нерешительно протянул к нему руку.
— Потрогать хочешь? — поморщился Резун, кашлянул и полез за папироской в карман. — Жив, как видишь. Только про Степана Резуна забудь. Нет такого. Умер.
Убейбох одёрнул руку.
— Как и вы, Валериан Лазаревич. Фамилию-то чью взяли?
— Я? — ни жив ни мёртв Убейбох чувствовал, что его бросает то в жар, то в холод.
— Ладно, — постучав папироской по коробке, закурил, затянулся дымом Резун. — Мне без интереса. Убейбох, так Убейбох. Неизвестная какая-то личность. Среди ваших, судейских, я таких не припомню.
Семён Зиновьевич молчал, не приходя в себя.
— А чурка та длинноногая так при вас, гляжу?
— Ираклий? — догадался Убейбох.
— Охранник хренов, — сплюнул Резун. — Никуда он не годится.
— Прижился, — вырвалось само собой, Убейбох чуть не поперхнулся, он и теперь страшился, и чувство это, казалось, иссасывало все его внутренности.
Только теперь он разглядел, что время не пощадило и его мучителя. Тот заметно ссутулился, потерял былой лоск, костюм помят и изношен, запавшие щёки заросли щетиной, и пенсне, гадливые металлические кругляшки, исчезли с его носа.
— Если что, я Лейкин, — сказал Резун. — Максим Ефремович. Вы так и не курите?
— Лёгкие, — вспомнил Убейбох.
— Кавказец нам не нужен. Пойдёмте, — Резун швырнул окурок себе под ноги, тщательно втоптал его каблуком в землю. — Нам не близко.
— Может, сначала объясните, — попробовал возразить Убейбох, с надеждой бросая взгляды по сторонам в поисках Ираклия.
— Будет ещё время, — Резун свернул в узкий проход между оградами и заторопился, будто только тем и занимался, что прогуливался по кладбищенским просторам. — Не отставайте. Скоро темнеть начнёт.
И всё же им пришлось изрядно поплутать, прежде чем они остановились перед ещё свежей могилой, прикрытой металлическими венками. Семён Зиновьевич принялся было разглядывать надписи на лентах, но Резун резко сдвинул рукой мешавшую преграду и освободил доску на деревянном кресте.
— Шанкров, — прочитал Убейбох и запнулся, поднял глаза на спутника.
— Шанкр, — подсказал Резун, скривился и сплюнул на могилу. — Была такая сволочь на белом свете. Короткая же у вас, интеллигентов, память.
— Со мной в камере вроде сидел, — ещё задыхаясь от долгой ходьбы, просипел слабым голосом Семён Зиновьевич. — Тоже подозревали его во вредительстве.
— Он ни в чём не подозревался, — усмехнулся Резун. — Мы таким, как вы, вислоухим, их подсаживали. Сука. Провокатор. Но информацию добывал. И обходилось без мордобоя.
— Он так убивался по матери…
— А куда без них в нашем деле. Я, например, не любил зазря рук марать в крови.
— Как же так?
— Он и после нас с вами исправно трудился на том же поприще. У других, так сказать, хозяев. Нас сменивших. И даже преуспел. Не забыли его заслуг. В награду уже после всего рынок отдали крышевать. Деньги большие через него текли. Воры настоящие поначалу мурзились, но Шанкр силу набрал, блатных приручил, непокорных в Балду-реку рыб кормить отправил, а сам в Большие Иваны вырос.
— Что же случилось?
— А вы не догадываетесь?
— Ну как…
— Убили его.
— Ворьё?
— Не думаю.
— Погодите, погодите… Вы меня разыскали. Привели сюда… Вы считаете, что его смерть имеет к нам какое-то отношение?
Убейбох, запинаясь, договорил последние слова, оторвал глаза от мрачных железных венков и поднял голову. Резун испепелял его ненавидящим взглядом, кривая усмешка искажала лицо:
