— Ты слово ему только скажи, а ответа и не надо.
— Это как?
— Сам всё поймёшь. Ты сроду глазастым был. Он перед тобой не слукавит. Как?
Данилов бережно забрал у застывшего товарища бутылку коньяка, понюхал, свинтил ласково крышку, аккуратно разлил янтарную жидкость в стаканы.
— Посуду б другую, — с надеждой заглянув другу в глаза, пододвинул тому банку с килькой. — Сходи, Павлуш…
Они помолчали. Федонин ожил наконец, полез к рыбкам в аквариум, сачком погонял их до мути, швырнул сачок.
— Что кильку-то суёшь? Там шоколадку глянь у меня. Коньяк ведь! Сам Черчилль…
— Сходишь?
— Вот черти! Жрут, будто вечно с голодухи! — Федонин опять схватился за сачок, к рыбкам сунулся. — Хоть утром им давай, хоть вечером! А я вот вечером, если переем, спать не могу. Их бы натуру да нам.
Данилов тронул друга за плечо, подал стакан с коньяком.
— Ты без слов поймёшь, Паш, что они затеяли. А поймёшь, сразу позвони. Я тогда сам в кадры без вызова явлюсь. Приду при параде. Пусть марш играют. Как там?.. Врагу не сдаётся наш гордый!..
Начав почти шёпотом первую фразу, он выкрикнул слова песни во весь голос, отвернулся от приятеля, сощурив до боли глаза, и опрокинул в себя коньяк.
III
— Не повезло вам, хлопчики, — пухлая физиономия Егорова плыла в кислой ухмылке. — Ни тоби захгадок, ни романтики. Труп хоть не пропавший. Свеженький. Но в следующий раз, даст Бог…
— Да что вы, Кирьян Спиридонович? Типун, как говорится! — Яшка всплеснул руками.
— Ах ты чёрт! — опомнился следователь. — Прав ты, Яша, типун, как есть типун!.. Заболтался я. Долго балакаешь, обязательно дурь сморозишь.
Толстяк Егоров даже сплюнул с досады, но опять его угораздило, едва не угодил на тряпку, закрывавшую верхнюю часть тела, покоившуюся у его ног. Потоптавшись, поморщился, оступился, невольно толкнул жавшегося к нему стажёра Белова:
— Это у меня с языка сбрехнулось. Запрел я совсем, протокол вам диктуя. Успел всё, Яша?
— Успел, Кирьян Спиридонович. Последнее повторите, пожалуйста.
— Чертей этих бессовестных, медиков, так и не дождёмся. Где Мыкола? И он запропастился…
— Звонить же побежал, — напомнил тихо Белов.
— Куда ж схгинул? До Одессы б дозвонился за это время. С Ришельевской примчались б давно. Небось хитрит, бисова душа, чаи гоняет у вдовушки.
Егорову, вопреки фамилии и паспорту, быть бы заправским хохлом — и внешностью, и характером, и даже дедом из Одессы родом, о чём внук любил принародно напоминать при случае и без, но уродился он в волжском городке сорок с лишним лет назад, всю жизнь отсюда ни ногой, однако «хекал» и «окал» пуще хохлов всамделишных.
— Яша, ты бы схгонял, что ли! Его пошукал.
— Я сейчас, закончу только, — не подымаясь с колена, задрал голову строчивший в тетрадку карандашом Рубвальтер. — Может, Влад?
— Владик? — отыскал у себя под рукой Белова следователь. — Видел, куда квартальный наш делся?
— За понятыми, — только и выдавил спёкшимися губами Белов; его тошнило давно, кисло-сладкая вонь от трупа, казалось, разъедала уже не только нос, но и все его внутренности, он едва сдерживался, не зная куда себя деть, как утаить своё постыдное состояние. — За понятыми вы участкового послали.
— Разве? Вот хгусь! Поспел бы к ночи, мы и без них уже всё отфиксировали. Мыкола! — вдруг заорал он во всю мощь своих бездонных лёгких в сумерки пустынной улицы. — Мыкола! Бис тоби в печёнку!
Но даже собак не нашлось, чтобы ответить ему…
— Вон, за углом, вроде женщина, — дёрнул за рукав Егорова стажёр Белов. — Минут двадцать за нами наблюдает, а не подходит.
— Где? — обернулся следователь.
— Вон мелькнула за забором. В чёрном вся, глядите!
— Где? Эй, гражданочка!
Но незнакомку только и видели.
— Пустошь, как есть пустошь, — горевал Егоров, — привиделось тебе, хлопчик… Во привалила удача, так привалила…
Осмотр места происшествия отвратительно затягивался, ещё не начавшись. Неприятности поджидали уже в райотделе милиции. Участковый Гребёнкин, еле-еле дозвонившись, прибыл на перекладных сам, так как из-за плохой связи ничего не смог сообщить толком: где-то труп, а что? почему?.. Дежуривший в этот день Данилов был вызван ещё с утра в аппарат, и прокурору района Мигульскому тяжело и нудно пришлось запрягать на выезд Егорова, у которого самого к кабинету высиживала длиннющая очередь свидетелей и прочего народа, вызванных повестками. Долго ожидали судебного медика, чтобы ехать вместе, однако не получилось, чуть раньше другая оперативная группа выскочила в центр поближе, «хгде орали хгромчее» — обижался Егоров, а второго эксперта в Бюро сразу не нашлось, решили отправляться без него, а тот догонит, вот и выгадали. Битых несколько часов они без толку поджидали подмогу, пока Егоров не махнул рукой, выматерился в кулак, интеллигентно отвернувшись от стажёров, и начал диктовать протокол осмотра трупа.
В этом култуке и понятых негде было сыскать. Оказалось, никто и не жил поблизости. Сразу не сообразили, а машину отпустив, догадались, но было уже поздно, к тому же вдовушку, нашедшую труп и возле него дежурившую до их приезда Румию «Ивановну» (как не отнекивалась молодушка, а Егоров ей отчество пристроил), отпустили на минутку к матери, та, болезная, без её присмотра, считай, полдня мыкалась, пока дочка по соседям бегала да участкового отыскивала с горькой вестью. Но вдовушка, обрадовавшись, умчалась, будто за ней гнались, и пропала. Участковый, отправившийся следом, тоже сгинул; вообще «сплошной бардак», как подытожил совсем захмуревший Егоров, добавив, то ли себя успокаивая, то ли стажёров просвещая, что в этой глухомани, прозывавшейся «нахаловкой», ещё не то бывало, труп после праздников или выходных — обычное дело, хотя Румия и не сразу его приметила. Тётка сначала подумала, что обычный пьяный валяется, отсыпаясь со вчерашнего. Трезвым и доходяга бездомный не разляжется посредине улицы. Окликнула — молчит, тронула — не шевелится, а перевернула лицом — он в крови весь! Вот и крик подняла. А кого в этом углу позовёшь? Рядом за версту никто не живёт. Румия забрела сюда за кошкой, два дня как пропала блудливая. Кабы не мать, и искать не стала бы. Вот и наткнулась на покойника. А то бы так и скучал, пока совсем не растащили собаки.
Егоров только глянул, враз определил — самострел. Оружие при нём, только чуть из рук выпало. Ну, это понятное дело: тётка-то, вдовушка, с перепугу труп перевернула, оружие и вылетело из рук. Череп весь почти снесло, значит, выстрел с близкого расстояния. В упор, как есть. Вот только кто этот бедолага? Откуда его сюда занесло? С ночи ещё себя порешил или даже с вечера? Но зачем сюда, в клоаку эту, его затащило?.. Быстро карманы у него проверили, документов и денег, конечно, никаких, а записочка-то тут как тут оказалась. И в ней чёрным по белому… вся история, как на ладони. Жена поганая довела. Или любовница. Покойник, видать, застал её с другим охламоном. Вот вам и трагический конец!
