V
Дня три мы с Яшкой болтались без дела, как дерьмо в проруби. Баба Нюша, жалеючи, в подвал меня не гнала, в пустом кабинете Егорова мы переписывали начисто свои тетрадки по стажировке, с тоской считая мух на потолке. Егоров сдал дела новому следователю Титову и пропал, его отпустили без отработки, прошёл слух, что Мигульский после случившегося видеть его не желал. Тощий и длинный Титов нас к себе не подпускал, шептались, что его перевели к нам на время и скоро заберут в КГБ на повышение. Про Деда рассказывали совсем страшное, а больше помалкивали, боясь напророчить бóльшую беду. Но лежал он дома, и из наших его навещала только баба Нюша, приносившая короткие новости. Вроде бывали у него приятели из аппарата, а однажды навестил и сам Колосухин, заместитель прокурора области. «Ну если сам шеф по следствию пожаловал, то дела у Деда совсем плохие, — скисли все в «районке», — начальство так просто к больным не хаживает…» Яшка же разведал другое: оказывается, Данилов долгое время работал в прокуратуре области и не кем-нибудь, а следователем по особо важным делам, было это ещё при Аргазцеве, которого сменил Игорушкин, но потом что-то не заладилось, Данилов якобы проштрафился, и новый прокурор отправил его в район.
— Важняк наш Дед! — ахал Яшка, и рот его не закрывался от удивления. — Я читал, что такие только у Генерального прокурора в подчинении имеются. Что-то вроде Льва Шейнина, помнишь «Записки следователя»?
— Ну чего ты заладил? — мрачнел я, глядя на ликующего друга, душу мою скребли кошки.
— А мы с тобой его…
— Его сразу видать было! — наскочил я на приятеля. — Особый человек! Не то, что твой Кирьян Спиридонович.
— Да ты же сам его тараканом усатым называл!
Мы, может быть, и подрались бы тут же в кабинете, не растащи нас баба Нюша.
— Стоп, боксёры! — оттолкнула она от меня Рубвальтера (и откуда у неё сил хватило, боевая старушка!). — Собирайтесь-ка лучше к Ивану Степановичу. Раз вы уже запрыгали, как петушки, и перестали кукситься, пора на воздух. Мигульский про вас забыл, нечего вам дурака валять. А то ещё чего-нибудь отчебучите.
Мы повесили головы. Идти к Деду не хотелось, стыдно было в глаза глядеть, но завканцелярией лихо выставила нас за дверь, сунув мне в руки горячий ещё свёрток.
— Он пирожки любит. Там с картошкой.
Мы постояли, помялись на крылечке, ещё дуясь друг на друга, но солнышко припекало; прямо перед нами, подпрыгивая от счастья, промчался по рельсам весёлый трамвай; девчонки со всех сторон косились со значением — над нами краснела серьёзная вывеска с золочёными буквами пугающего учреждения… И мы двинулись в путь.
— За что его убрали-то? — дёргался то и дело Яшка, пока мы вышагивали по улочкам. — Важняка да из аппарата?
— Ты меня, Яшка, не допекай, — предупредил я приятеля. — Выбрось из головы свои дурацкие вопросы! А то схлопочешь.
— За так просто, за пустяк не погонят, — не унимался тот.
— Мало для следователя причин? Сроки следствия, например, нарушил.
— Для важняка это пустяки. Тут грандиозное что-то должно быть.
— Опять нарываешься? — рявкнул я. — Тебе больше всех надо? Ищейка выискалась! Мало тебе, что Кирьян твой холмсами штопаными нас обзывал? Придём, вот и спросишь.
— Сам спрашивай. Ты ж у него стажируешься.
— Отстажировался, — хмыкнул я горько. — Да и не было ничего толком. В подвале торчал. Дело он поручил какое-то отыскать. Да теперь уж всё ни к чему.
— Он чего же? Совсем тебя не допускал?
— Слушай, Яшка! — у меня снова чесались кулаки. — Ты бы унял свой язык. И потом, какого чёрта он зелёного юнца к уголовным делам подпускать должен?
— Вот ты как запел…
— Ну, знаешь!
Мы остановились как по команде, не заметив за спорами, что наши носы упёрлись в древние покосившиеся железные ворота, за которыми находился двор и нужный нам дом. Дед проживал недалеко от «районки», на берегу набережной в дореволюционном огромном купеческом особняке, принадлежавшем раньше, известное дело, какому-то буржую, а теперь разделённому на множество квартир. В одной из них на втором этаже с окнами на речку и следовало его искать.
— Глянь! — хмыкнул Яшка и расплылся в дурацкой улыбке. — Это что за артефакт?
У двери с истерзанным дерматином свисала бронзовая львиная лапа.
— Дёрни, — успокоил я его. — Ты что культурных звонков не видел? Баба Нюша говорила, что Деду звонить два раза.
— У нас бы давно спёрли, — любовался Яшка, не выпуская лапу из рук. — А он что же, уже ходить начал?
— Узнаем. Может, у него сиделка или из родственников кто.
Перед нами в приоткрывшейся двери возникло белокурое создание в ярком-зелёном платье, будто бабочка, только без крыльев. От этого светлого сияния и глаза её сверкали изумрудами.
— Вы к дедушке? — прозвенел колокольчик.
— Ага, — в один голос ответили мы и столкнулись, шагнув вперёд разом.
VI
Их было много, глаза разбегались: от потолка до пола по двум длиннющим стенам, свободным от картин в потемневших от времени резных рамках и шкафов с зеркалами и затейливыми канделябрами; сплошь кожаные древние корешки переплётов, прижавшиеся друг к дружке. Я сунулся было, руки уже протянул.
— Не трожь, — осёк меня сухой голос Данилова, и он в кашле зашёлся.
— У вас анналы! — Яшка выручил, заполнил паузу, восхищённо взирая на книги. — В Крупскую ходить не надо. Музей!
— Имеются и читатели, — смутилась за деда Анастасия, но ненадолго, носик её мило сморщился, и она улыбнулась. — Записать?
— И что? Всё, что хошь? — Яшка — яркая коммуникабельная личность, мастак втирать мозги и вообще умелец быстро осваиваться в любой компании, ему палец в рот не клади.
— Ну… — зеленоглазая бабочка упёрлась пальчиком в пухлые губки, изобразив задумчивость. — Юридическая, как раз ваша литература…
Она лукаво усмехнулась и стрельнула в нас глазками.
— Только древняя и на латыни много… первоисточники, так сказать… Сапиентиа феличитас!
Мы с Яшкой переглянулись. Вот и сходили в гости… Обсмеют сейчас, ноги об тебя вытрут — и за дверь! С дедом одна другого стоит!
Бабочка, изображая невинность, вперила в нас глазищи, а сама словно жалила, шипы и иголки так и летели в нас: «Ну, бурсаки учёные, на что вы годитесь?» Сказать по правде, у меня челюсть отвисла: «Вот чешет, пигалица, по латыни, не учил ли её дед, для студентки она заметно маловата».
Но надо было выходить из положения. Пауза даже для Станиславского явно затягивалась. Я ткнул локтем Яшку, и это оказалось как раз вовремя.
— Мулта паукис, — задрал нос Рубвальтер и нахально обозрел всех свысока; он у нас в группе по латыни всегда был в первых рядах и память у него — дай бог каждому!
