– Убирайся отсюда, ублюдок. А то сгинешь здесь с этими подыхающими тварями!
Женщина кричала все громче и громче. На улице послышалось приближающееся цоканье копыт. Наверное, это был отряд городской милиции, оповещенный о разбое, творящемся в Росгартене. Грабитель, изловчившись, нанес профессору резкий и сильный удар кулаком в лицо. Тот, пошатнувшись на миг, слегка отпустил руки и сразу получил еще один сильный удар по голове. Падая на пол и теряя сознание, он слышал голоса спешившихся конников, крики и чей-то громкий возглас:
– Ага, попался!
Только через двое суток профессор пришел в себя. Он лежал на широкой кровати в небольшой продолговатой комнате с узким окном. Первое, что он увидел, – это был портрет герцога Альбрехта в доспехах и с мечом в правой руке. Портрет был красочный в большой золоченой раме.
Из книги Свиллуса «Наша Восточная Пруссия». Том II. Кёнигсберг, 1919 год
«Альбрехт Бранденбургский был Великим магистром Тевтонского рыцарского Ордена. Он превратил в 1525 году распадающиеся духовные орденские земли Пруссии в светское евангелическое герцогство. В 1544 году он основал наш университет, который в честь него был назван Альбертиной.
Герцог Альбрехт был другом и покровителем наук. Кёнигсберг при нем достиг наивысшего расцвета…
Альбрехт дожил до глубокой старости и умер в замке Тапиау
[47]. Через 16 часов после этого в Нойхаузене
[48] умерла и его жена. Оба они похоронены в княжеском фамильном склепе в кёнигсбергском соборе».
Герцог Альбрехт Бранденбургский
«Где же это я?», – подумал профессор Конрадт. Мысли в голове путались, и он никак не мог ухватить что-то главное, очень важное для него. В мозгу проносились обрывки каких-то фраз, чьи-то искаженные яростью лица, отблески пламени пожара и тихая гладь воды.
«Так! Правильно: вода – пруд – деревья – ночь – открытая дверь – плачь женщины. Стоп! – Профессор Конрадт, напрягая память, вдруг, кажется, поймал ускользающую от него мысль: – На женщину напали грабители. Он ее защищал. Завязалась борьба. Потом – все. Провал».
Он попробовал приподняться, но почувствовал страшную слабость и головокружение. В горле стоял твердый ком, подташнивало.
«Да, сильно он меня двинул», – как-то совершенно отстраненно, без злобы подумал профессор про бандита и сам удивился, насколько отчетливо встали перед ним события недавней ночи.
За дверью слышались какие-то приглушенные вздохи, слабый стон монотонно доносился откуда-то снизу. «Где же все-таки я?» Профессор попытался позвать кого-нибудь, но изо рта у него вырвался лишь слабый клокочущий звук. Страшная догадка неожиданно поразила его сознание. «Нет, не может быть. Я абсолютно здоров. Это лишь последствие удара тогда ночью», – успокаивал он сам себя, все более отчетливо понимая, что самое худшее неотвратимо наваливается на него, пудовой тяжестью придавливает к постели, мутит рассудок и парализует волю. Откуда-то из дальних уголков сознания пришла на ум фраза из библейского писания: «Да умрет душа моя смертию праведников, и да будет кончина моя, как их!»
Дверь стала медленно, со скрипом открываться. Сначала в проеме появилась рука, держащая крест, затем профессор увидел расплывающийся у него перед глазами силуэт священника, а рядом с ним человека с остроносым хищным клювом. Ему показалось, что человек-птица протягивает к нему свои руки. Они тянутся к его горлу – костлявые руки с длинными пальцами, на концах которых профессор Конрадт явно увидел остро загнутые когти. Он попытался оттолкнуть их, эти ужасные руки, рванул что есть мочи и бессильно упал на подушку. Силы покинули его.
– Он опять потерял сознание, – тихо сказал священник, повернувшись к вице-бургомистру Кнайпхофа Таму. С минуту они разглядывали бледное лицо больного. Напоследок священник сделал крестное знамение и прошептал молитву. Затем они тихо удалились, прикрыв за собой дверь.
Придворный королевский лекарь, профессор Кёнигсбергского университета доктор медицины Христоф Конрадт скончался 13 сентября 1709 года в одном из чумных лазаретов Кёнигсберга, в возрасте тридцати восьми лет.
Он так и не узнал, что преступники, которым помешал ограбить дом вблизи Росгартенского рынка, а также другие бандиты, пойманные к этому времени, были жестоко наказаны, как это подобало в то время. Одни из них получили по тридцать шесть ударов плетью у позорного столба, а затем были провезены по улицам и площадям города. Другие, получив свои удары на замковом дворе, были закованы в кандалы и выставлены на всеобщее обозрение. Причем часть награбленных вещей была подвешена над их головами на специальной перекладине.
Двое главарей банды, в том числе тот, который ударил профессора, были повешены на виселице, установленной на Альтштадтском рынке. Других бандитов и воров под конвоем направляли в чумные лазареты, где они должны были исполнять самую грязную работу – выносить экскременты и мусор, чистить помещения и менять подстилки из соломы. Справедливый перст судьбы, как правило, в конце концов находил каждого из тех, кто смог преступить грань, отделяющую человечность от подлости.
«И найдет его мститель… и убьет убийцу сего мститель за кровь: то не будет на нем вины кровопролития»
[49].
Профессор Конрадт не мог знать, что городу пришлось пережить в последующие месяцы один из самых страшных периодов своей истории. Число жертв эпидемии увеличивалось с каждым днем, превысив в конце октября шестьсот человек в неделю. В ночь с 14 на 15 ноября берлинское правительство приняло решение вопреки мнению Санитарной коллегии и городского самоуправления, окружить Кёнигсберг плотным кольцом оцепления, никого не впускать в город и не выпускать из него. Двойной кордон милиции прервал всякие связи с внешнем миром. Через несколько дней в городе, лишенном запасов продовольствия, начался голод. Десятки людей, пытавшихся прорваться через кордон, подвергали наказаниям. Процветала спекуляция хлебом и солью, неслыханных размеров достигли грабежи и убийства.
Снадобья средневекового лекаря
Профессор теологии доктор Лизиус, тогдашний директор новой Коллегии Фридриха, прочитал в одно из воскресений после Троицы проповедь, в которой призывал вешать не тех, кто пытается прорвать оцепление и вырваться из города, а тех, кто дал указание установить кордон и тем самым увеличил во много раз страдания населения. В согласии с прусским правительством, находившимся в городе Велау
[50], Санитарная коллегия обратилась 19 ноября в министерство с письмом, в котором сообщала: «Люди падают на землю как листва с деревьев, мрут как мухи пред надвигающимся мором от голода и ужаса…»
