Рудольф не успел сообразить, что происходит, как в дверном проеме выросли две здоровенные фигуры в касках с автоматами наперевес. В лицо ударил яркий свет карманного фонарика.
Резкий крик: «К стене! Кругом!»
Ощутив толчок в грудь, Рудольф, все еще не понимая, в чем дело, сжался, готовый ко всему.
– Попался, ублюдок! – прорычал хриплый голос с явным южнонемецким акцентом. И тут Рудольф увидел в отсвете вспышек две белые молнии на каске у громилы, наставившего на него автомат. «Эсэсовцы, – догадался Рудольф. – Эти тыловые крысы считают себя вправе творить что хотят. Даже орать на фронтовика».
– Ну ты, потише! Перед тобой фронтовой офицер, а не какой-нибудь грязный шваб из СС! Если вы ловите дезертиров… – Рудольф не успел договорить, сильный удар в лицо свалил его на пол. Больно стукнувшись головой о ступеньку, он чуть было не потерял сознание. Во рту появился соленый привкус крови. В словно налившейся свинцом голове пронеслось: «Да они же меня убьют!»
Между тем один эсэсовец вышел из подъезда и что-то прокричал в темноту. Раздался шум подъезжающей машины. Другой, тот, что бил Рудольфа в лицо, уперся кованым сапогом ему в грудь и обшаривал фонарем углы подъезда. Неожиданно для эсэсовца фонарь выскользнул у него из рук и, ударившись о каменный пол, погас. Стало совсем темно. Эсэсовец выругался, сделал шаг в сторону и начал шарить рукой по полу. Рудольф еще не успел подумать, что сделает в следующий миг, как сильным ударом ноги отбросил эсэсовца к стене, метнулся к противоположной стороне подъезда, к двери, ведущей во двор. Сзади раздались крики и тут же оглушительная автоматная очередь. Пули просвистели у самого уха Рудольфа. Но он уже, не замечая боли, кубарем скатился во двор, резко бросил натренированное тело в сторону, перепрыгнул через нагромождение каких-то ящиков и бочек, сильно порезавшись о торчащий кусок жести.
Повсюду сплошные завалы
Сзади раздался топот преследователей. Расстегнув на ходу кобуру, он выдернул из нее пистолет и наугад сделал несколько выстрелов в темноту. Сзади послышался слабый стон, затем снова треск автоматной очереди. Но Рудольф был уже далеко. Неплохо ориентируясь в проходных дворах, он быстро выбрался на соседнюю улицу, пересек ее и прошел еще несколько дворов, удивляясь тому, что узнает дорогу, несмотря на то что вместо знакомых домов вокруг лежат сплошные развалины. Неподалеку от улицы Штайндамм он присел на обломок стены, отдышался немного, привел себя в порядок. Губа была разбита, но кровь уже не шла, и он вытер лицо носовым платком. Скомкал и отбросил его в сторону.
До штаба коменданта оставалось совсем немного. Всего несколько кварталов. Сожалея о мотоцикле, возвращаться к которому было уже нельзя, Рудольф встал, посмотрел на часы, отряхнул шинель и направился в сторону центра города. С момента, когда он оставил ефрейтора в лазарете и решил заехать домой, прошло всего полчаса. Стрелки показывали без двадцати минут одиннадцать.
На площади у здания суда в последние месяцы войны
Неподалеку от площади Троммель платц у Крамера еще раз проверили документы. Рослый жандарм внимательно рассмотрел их под лучом фонарика, потом осветил Рудольфа с ног до головы и осклабился:
– Где вас так угораздило, обер-лейтенант? – Вернул документы и, приложив руку к каске, показал в сторону темнеющих развалин. – Здесь совсем близко, вон за тем домом.
– Я знаю, – оборвал его Рудольф и направился в указанном направлении.
У здания Главной почтовой дирекции стояло около десятка легковых автомобилей, большой тупорылый грузовик и несколько мотоциклов. В дверях подъезда, охраняемого солдатами вермахта, ощущалось какое-то движение. То и дело входили и выходили офицеры связи, вестовые. Из разбитого окна, заколоченного досками, тянулись телеграфные провода и кабели, рядом хлопотали с катушками два связиста. В стороне что-то озабоченно обсуждала группа офицеров в новеньких шинелях с меховыми воротниками.
Рудольф козырнул стоявшему поодаль полковнику, предъявил посту охраны свои документы и вошел внутрь здания. В полутьме коридора он увидел скопление людей, сидящих и стоящих у стола, заставленного телефонными аппаратами. Помещение освещалось слабым светом электрических лампочек, спускавшихся на шнурах к столу. Дежурный офицер, осведомившись о причине прибытия обер-лейтенанта, с кем-то поговорил по телефону и, повернувшись к Крамеру, сказал:
– У господина коменданта крепости сейчас важное совещание. Вам придется подождать. – Чистый, аккуратно выутюженный мундир, холеное лицо, ровный опрятный пробор, холодные, равнодушные глаза.
Кровь прилила к лицу Рудольфа.
– Да вы что тут, все с ума посходили? – с хрипом вырвалось у него. – Русские совсем рядом! Несколько часов назад они вышли к заливу в районе Хайде-Маулен. Мы отрезаны! Вы понимаете, что это значит? Я ехал в город на мотоцикле и до самого Понарта не встретил никаких наших войск? Никакой обороны! Только толпы жителей, бегущих из города! Если русские это поймут, они через два часа будут здесь! Генерал знает об этом?
Плакат военной жандармерии
Все это Рудольф прокричал одним залпом, не останавливаясь, глядя прямо в глаза штабному офицеру. Тот, не перебивая, выслушал его тираду. Затем холодно заметил:
– Если вы, обер-лейтенант, прибыли сюда, чтобы сеять панику, то я позволю себе напомнить вам приказ фюрера о паникерах…
Сидевший на диване полковник, ставший свидетелем перепалки, встал, подошел к дежурному офицеру и, положив руку ему на плечо, примирительно сказал:
– Камрады, я думаю, что в такой тяжелый момент нам не надо ссориться! Обер-лейтенант, видно, только что с передовой. Он с трудом пробился к нам. Нервы ни к черту! Лучше напоите его чаем!
Обер-лейтенант Рудольф Крамер, командир второй роты 192-го гренадерского полка вермахта, застрелился из личного оружия в ночь на 10 апреля 1945 года в развалинах Королевского замка в Кёнигсберге, в двухстах метрах от своего родного дома.
Наутро замок был в руках советских солдат. Кёнигсберг пал.
Здание Главной почтовой дирекции
Внутренний двор руин Королевского замка
* * *
Дежурный по 51-му отделению милиции Первомайского района города Москвы удивленно переспросил:
