– Ну, все, Иван Николаевич! Сегодня меня переводят в другой лагерь. И даже, по секрету, скажу в какой: Нюрнбергский! Комендант принял немного шнапса – ну и проговорился по пьяни… Вот, дал полчаса на сборы…
– Держись, Евгений Арсентьевич, ты нашей Родине живым нужен! – в духе времени отреагировал на это заявление Музыченко, втайне надеявшийся, что и он сам еще понадобится непредсказуемому и мстительному советскому руководству.
– И ты прощевай, Михайло Иванович… Спасибо тебе, родной, за все, – комкор повернул лицо к Потапову и неожиданно для всех… низко поклонился.
– Не за что! – как всегда, невозмутимо отреагировал тот.
– Ежели со мной беда случится – передай родным, что Егоров никогда не был предателем… В плен попал в силу случайного стечения обстоятельств… А на сговор с врагом пошел из-за временного помутнения рассудка.
– Понял. Обязательно передам.
– Еще раз спасибо, что надоумил дурака… Я твои наставления теперь до самой смерти помнить буду. Можешь не сомневаться!
– А я и не сомневался в тебе, Евгений Арсентьевич. Не может боевой советский генерал обратить оружие против собственного народа, защищать который он клятвенно обещал до самой смерти.
– Согласен! – вытер неожиданно вспотевшее чело комкор Егоров.
Пленные или предатели?
Хаммельбург.
14 апреля 1943 года
– А ты от меня точно что-то скрываешь! – хитро прищурился Музыченко, искоса поглядывая на своего товарища.
– Нет-нет, ничего… – неуклюже начал оправдываться Потапов, никогда не умевший лгать.
– Ну-ка, признавайся, за что он тебя благодарил?
– Кто?
– Конь в пальто…
– Какой конь, Ваня?
– Егорка!
– Генерал Егоров?
– Так точно…
– Ну… Я… Как бы это правильно сказать…
– А ты не старайся правильно, старайся честно.
– Ладно. Короче, это я отговорил Евгения Арсентьевича от идеи сотрудничества с фашистами.
– А он, паскудник, и тебя пытался переманить на сторону врага?!
– Ага, – точно эхо, подтвердил Михаил Иванович.
– Разреши узнать – когда?
– Год назад… Еще в «Проминенте».
– Так вот куда он все время пропадал… А мне плел что-то насчет постоянных допросов в Пятом отделе имперской безопасности.
– Егоров имел полномочия от самого Гитлера на свободное перемещение по оккупированной территории. С целью вербовки советских военнопленных. Но после разговора со мной изменил позицию, и власти рейха его мандат аннулировали.
Музыченко надолго замолчал и друг выпалил:
– Меня Егорка тоже завербовать пытался. Но я ответил отказом.
– И правильно сделал.
– Ой, сомневаюсь… Слыхал, что наш Верховный учудил?
– Нет.
– «У Гитлера нет русских военнопленных, есть только предатели, с которыми мы разберемся, как только закончится война».
– Где ты взял такую чушь?
– Берлинское радио сообщило.
– Ерунда все это. Пропаганда Геббельса…
– Уж больно на правду смахивает! Здесь, в Хаммельбургском лагере, одно время держали сына Сталина – Якова. Так вот… Сам фюрер предложил обменять его на фельдмаршала Паулюса, угодившего в плен под Сталинградом… «Я солдат на маршалов не меняю», – ответил Иосиф Виссарионович.
– Об этом тебе сам Яша сказал?
– Да.
– А его кто облагодетельствовал?
– Криминальный комиссар имперской безопасности Штрук. Он курировал Якова Иосифовича, как и многих других пленных родственников вождей…
– Вот видишь, Штрук – лицо заинтересованное!
– А сегодня, – проигнорировал его ремарку Иван Николаевич. – Сталин и вовсе заявил: «Нет у меня никакого сына Якова»… То бишь от родной кровинки отказался… Что тогда говорить о нас с тобою?
– Тем, у кого совесть чиста, бояться нечего, – заверил Потапов.
– Поживем – увидим… – уклончиво подытожил смысл разговора Музыченко.
Новости от «новенького»
Хаммельбург.
Май 1943 года
Иван Николаевич, обычно уравновешенный, был как никогда возбужден.
– Слышь, Миша, только что во второй барак перевели одного нашего из Заксенхаузена… Так вот… Он утверждает, что в конце апреля Яков Джугашвили покончил жизнь самоубийством, бросившись на колючую проволоку под высоким напряжением!
– Зря, – спокойно констатировал Потапов.
– Опять ты ничего не понимаешь! – вспылил Музыченко. – Это он в отчаянии сделал, после того как его отец на весь мир заявил, что никакого сына Якова у него нет…
– И что? Если нет пленных, а только изменники Родины, мы с тобой тоже должны причинить себе смерть?
– Не знаю!
– А если не знаешь – не нагнетай обстановку… Тащи сюда этого злостного распространителя слухов – я поговорю с ним по душам!
– Сейчас, Мишенька, сейчас…
Спустя несколько минут дверь скрипнула и следом за генерал-лейтенантом на пороге выросла долговязая, слегка сутулящаяся фигура, которую Потапов никак увидеть не ожидал.
– Тимофей?
– Миша!
Они обнялись.
– Так вы еще и знакомы? – пробурчал окончательно растерявшийся Музыченко.
– Да! – сиял Михаил Иванович. – Это мой, – он замялся, не зная, как представить земляка, но быстро сообразил: —…Мой друг детства… Тимофей Егорыч Ковин – всемирно известный астроном.
– Слыхал! – уважительно изрек Иван Николаевич, почесывая затылок, хотя названное Потаповым имя ему ничего не говорило.
– Ну, Тиша, давай рассказывай, что там у вас стряслось?
– После «Проминента» меня отправили в Заксенхаузен. Как выяснилось – по личному распоряжению фюрера.
– За что такая честь?
– Астролог Гитлера позаботился. Некто Сергей Вронский…
– Русский?! – удивленно выдохнул Музыченко.
– Да. Представитель знатного графского рода… Он давно меня искал, с тех пор как узнал о нашей дружбе с Эрихом Гануссеном…
– А это еще кто?
– Тоже известный прорицатель. Как сейчас утверждает нацистское руководство, – шарлатан, старавшийся втереться в доверие к высшим чинам Третьего рейха… Настоящее его имя – Гершман-Хайм Штейншнейдер.
Лучше бы он этого не говорил! Необычное имя спровоцировало у обеих генералов приступ смеха.
