Активное участие в этой агитации принимают генералы Шепетов, Тхор, Тонконогов, полковник Продимов, подполковник Новодаров…».
После этого в живых остался только Тонконогов…
Спецпроверка
Одинцово – Москва.
Лето 1945 года
Кормили в Одинцово как на убой. Хотя… Почему «как»? Никто не знал, что будет с ним завтра и наступит ли это завтра вообще. Так что – жрите, граждане проверяемые, пока дают! Это вам не лагерная баланда.
Как-никак более килограмма белого хлеба и девять кусков сахара в сутки. На завтрак: блин или рисовая каша или яйцо. В обед: суп или борщ, кусок жареного мяса с гарниром и компот. Ужин: каша или пюре картофельное с куском селедки.
Советские люди сами не доедают, в некоторых районах – с голода пухнут, а вам, генеральским рожам, – нате, пожалуйста! Белый хлеб, сахар…
Во время допросов Потапова не покидало ощущение, что такая обжираловка когда-нибудь выйдет ему боком. Но он держался, на вопросы отвечал прямо, не хитрил, не юлил и, как всегда, не старался обелить себя. Может, поэтому и не попал в расстрельный список?
Однако мы, кажется, снова забежали вперед.
Пока в его судьбе еще ничего не решено…
И немолодой следователь в штатском костюме (лишь в первый день на нем был китель с погонами полковника НКВД) старается сделать все, чтобы выявить очередного дармоеда, изменника Родины и избавить от него целомудренное советское общество.
– Вот, скажите, Михаил Иванович, где ваши документы?
– Не знаю. Когда я очнулся, в нагрудном кармане их не оказалось.
– Так, может, вы их спрятали? Чтобы откреститься от высокого генеральского звания?
– У меня и мысли такой не было.
– Ладно. Не стану водить вас за нос… Вот. Распишитесь в получении!
Потапов раскрыл серую командирскую книжицу с тисненной звездой и не поверил глазам. С фотографии на него глядело собственное лицо! Только из безвозвратно ушедшей молодости!
– Откуда это у вас? – покраснев от волнения, еле произнес он.
– Один Герой Советского Союза передал… Генерал-полковник Москаленко.
– Кирилл Семенович?!
– Так точно. Помните такого?
– Конечно. Он командовал у меня сначала противотанковой бригадой, затем – корпусом. А вы знаете, что настоящая его фамилия – Москалев?
– Никак нет! – лицо следователя вытянулось от удивления. – Так-так, это забавно… – Он что-то записал в блокнот и принялся барабанить по столу не заточенной стороной простого карандаша.
– И много у вас таких? – спросил наконец после затянувшейся паузы.
– Каких?
– Сменивших русские фамилии на другие, в том числе и украинские!
– Больше о таких фактах мне не известно.
– Ясно… Однако давайте вернемся к событиям сорок первого года, если вы не против, конечно.
– Нет. Не против.
– Москаленко утверждает, что вы были мертвы… Враг напирал, закапывать трупы было некогда. Поэтому вас просто бросили в овраге, немного прикидав сухими ветками. И вдруг – о чудо! Чуть ли божественное воскрешение… (А коммунисты, как вам должно быть известно, ни в чудеса, ни в Бога не верят!) Ведомство Геббельса сообщило: командарм Потапов взят в плен. Как такое могло случиться?
– Я не знаю…
– А как ваши бумаги попали к Москаленко?
– Наверное, он сам их взял, думая, что я мертв… Спросите сами у Кирилла Семеновича.
– И спросим… Спросим… Хоть он тут и ни при чем. Каждый солдат и красный командир несет личную ответственность за сохранность воинских документов!
– Что ж… Я готов ответить за свои проступки по всей строгости закона.
– Погодите… Еще успеете ответить! Может, вы их выбросили? Хотели прикинуться рядовым красноармейцем и выйти из окружения?
– А смысл? Все знаки отличия были при мне!
– Ну, да… Это правда.
– Я не хотел жить, хотел погибнуть вместе со всеми!
– Отчего же не погибли? Как Кирпонос? Как Тупиков? Как ваш начальник штаба Писаревский?
– А вам легче бы стало, если б я не очнулся?
– Мне – нет. Вам – легче. Не надо было бы объяснять многие непонятные нам вещи!
– Ты сам-то на фронте был? – повысил голос Михаил Иванович.
– Нет. У меня свой фронт. Не менее ответственный, чем ваш, между прочим!.. И впредь обращайтесь ко мне только на «вы», как положено по уставу.
– Хорошо.
– Хотите, я вам расскажу, как все было на самом деле?
– Давайте.
– Вы с первых дней планировали перейти на сторону противника. И по этой простой причине оказались единственным из советских генералов, кто не расстреливал пленных немцев. Логика такова… Как вы к ним, так и они должны будут относиться к вам!
– Пленные тоже люди…
– Фашисты – люди? Странно… Странно… А что вы скажете на это? – следователь протянул Михаилу Ивановичу маленький пожелтевший снимок, на котором неизвестный фотограф, скорее всего из числа рядовых немецких воинов, запечатлел, как он пьет коньяк с Гудерианом.
– Ничего не скажу.
– Так уж и ничего? А придется, уважаемый гражданин Потапов, придется объяснить, что вы такое пьете с командиром одной из ударных танковых групп вермахта!
– Коньяк пью. Хороший! – рассмеялся командарм.
– Ясно, что не самогон! Вы же голубых господских кровей…
– Каких таких господских?! – Потапов, у которого и так все внутри бурлило от негодования, поднялся, сжимая кулаки. Однако быстро успокоился и сел на прежнее место – тут вам не вражеские апартаменты, где можно и нужно демонстрировать свою смелость, а кабинет простого советского следователя, делающего работу, порученную ему родной Коммунистической партией и всем народом, люто ненавидящим предателей. Здесь надо давать честные, правдивые показания, а не размахивать руками.
В справедливости советского следствия и правосудия он не сомневался ни на миг.
На Лубянке
Москва.
Лето 1945 года
– Посмотрите внимательно на эти лица. Может, узнаете кого-то из них, – предложил следователь, постреливая маленькими карими глазками.
– Всех знаю, – бросив беглый взгляд на фотоснимки, мгновенно обнадежил его Потапов.
– Давайте поименно. С краткой характеристикой каждой личности.
– Хорошо… Это Иван Николаевич Музыченко, генерал-лейтенант, командующий шестой армией ЮгоЗападного фронта.
