– Бывший! – уточнил полковник.
– Бывший командующий, бывшего фронта, в бывшей войне! – гневно согласился генерал.
– Не надо горячиться, Михаил Иванович. Охарактеризуйте его… пожалуйста.
– Грамотный, принципиальный командир, честный, порядочный человек…
– Вы вместе сидели в «Хаммельбурге», не так ли?
– Сидели – не то слово. Содержались – так будет лучше.
– И как он себя там вел?
– Нормально.
– Не сомневался в нашей победе?
– Нет!
– С администрацией сотрудничал?
– Нет!
– А это кто? – следователь выбрал из пачки фотографий еще одну и чуть ли не насильно вложил ее в руки подследственного.
– Егоров Евгений Арсентьевич, бывший командующий четвертым стрелковым корпусом РККА.
– Есть данные, что он приезжал к вам еще в Винницу.
– Было дело.
– С какой целью?
– Дабы завербовать меня в организацию, в которой он уже состоял.
– Какую?
– РТНП.
– Расшифруйте, пожалуйста…
– Российская трудовая народная партия.
– А вы знаете, что эта, с позволенья сказать – организация – была создана по инициативе немецкой разведки?
– Поэтому я и отклонил их предложение.
– Но, насколько мне известно, создали РТНП именно в Хаммельбургском лагере, там, где вы находились наиболее долго… Вы готовы подтвердить этот факт?
– Подтверждаю.
– А кто стоял у истоков этой антисоветской организации, помните?
– Конечно.
– Назовите их!
– А то вы не знаете?
– Знаю. Но хочу услышать фамилии всех предателей Родины из ваших уст. Поименно!
– Хорошо. С русской стороны – ваш коллега, военный юрист третьего ранга Семен Александрович Мальцев, бывший военный прокурор сотой стрелковой дивизии, – не без злорадства отрапортовал Потапов. – С немецкой – зондерфюрер Кох и капитан фон Зиверс из контрразведки…
– Фон Зиверс… Знакомая фамилия… Это не тот полковник, которого казнили в Нюрнберге?
– Не знаю.
– А как его звать, не вспомните?
– Кажется, Вольф.
– Может, Вольфрам?
– Это одно и то же.
– Ладно. Продолжайте. О чем мы говорили?
– О руководстве РТНП.
– Ах, да… Точно…
– Отдел пропаганды партии возглавлял артист МХА-Та Сергей Николаевич Сверчков, военный отдел – бывший советский генерал-майор береговой службы, начальник Военно-Морского училища ПВО Иван Алексеевич Благовещенский.
– Все ясно. Спасибо.
– В 1942 году в интересующей вас организации неожиданно сменилось руководство…
– Мы об этом уже знаем. Так что на сегодня можете быть свободны. Хотя нет. Постойте. Музыченко утверждает, что после беседы с вами Егоров изменил свою позицию и отозвал заявление о членстве в РТНП. Это правда?
– А что, Ивану Николаевичу вы уже не доверяете?
– Доверяем, но проверяем.
– Правда.
– А показания других свидетелей по данному делу вам интересны?
– По какому делу?
– По вашему. Об измене Родине.
– Нет. Не интересны. Я Родине не изменял. Поэтому грязь ко мне не прилипнет!
Допрос… И снова допрос
Москва, Лубянка.
Лето 1945 года
Следователь был, как всегда, предельно вежлив и прост в общении. Никогда не повышал голос, не брал на «понт», порой создавалось впечатление, что он – «душка парень», искренне желающий помочь «заблудшим душам».
Но оно было обманчивым.
«Этот не посочувствует, не сжалится; проколешься, ляпнешь не то, что надо, – и пойдешь под расстрельную статью», – такой вывод Потапов сделал уже после первых минут общения с ним.
От подобных мыслей коробило и бросало в холодный пот. Остаться живым после трех с половиной лет пекла, а теперь сгинуть ни за что на родимой Русской земле? Разве это нормально?!
– Скажу честно, Михаил Иванович, плохи ваши дела… Нам не удалось получить чьих-либо признательных показаний о вашем прямом пособничестве нацистам, но и того, что мы нарыли, вполне достаточно для ареста, а в последствии – для длительного срока заключения, а то и «вышки»
[173].
– И что такого я натворил?
– Во-первых, установили доверительные отношения с противником, подтверждающиеся совместным распитием спиртных напитков. Я имею в виду генерала Гудериана. Кстати, вы знаете, что он арестован нашими американскими союзниками?
– Нет.
– Мы передали им список интересующих нас вопросов, касающихся вашего пленения и сегодня утром получили долгожданный ответ. Вот – читайте. Если вы не против, можно вслух.
– «Я, генерал-полковник Гудериан Гайнц Вильгельм, в ответ на ваш запрос подтверждаю, что 20 сентября 1941 года мною был взят в плен и допрошен командующий 5-й армией РККА генерал-майор Потапов.
Мои солдаты обнаружили его в овраге под грудой мертвых тел и поначалу подумали, что Потапов тоже мертв. Но оказалось, что он только ранен и контужен.
Мы привели его в чувство и отправили в лагерь военнопленных высокого ранга»… Ну, и что?
– Погодите, это еще не все! Вот справка о вашем содержании в том, с позволенья сказать, лагере, больше напоминающем средненький советский санаторий. Отдельная комната, усиленное питание, опять же – адъютант, некто Тимофей Ковин. Кстати, вы не знаете, куда он подевался?
– Не имею понятия. В лагере ходили слухи о том, что его догнала случайная пуля… Чуть ли не в последний день войны.
– Так-так… Так-так, – следователь опять принялся стучать карандашом по поверхности стола – такая привычка уже давно раздражала невозмутимого командарма, но вслух своего неудовольствия он, конечно же, никогда не высказывал. – А как этот псевдоученый оказался возле вас, а?
– Мы знакомы с детства. Он родом из соседнего села Рыляки.
– Но в официальной автобиографии товарища Ковина указано совсем другое место рождения. Сибирь. Красноярский край.
– Его родителей выслали туда… При моем, кстати говоря, содействии.
– За что?
– За антисоветскую деятельность.
– У меня есть список всех высланных из Калужской области. Фамилии «Ковин» среди них нет. Есть Ковинов Егор Терентьевич и Ковинова Авдотья Павловна.
