Искренне ваш, Т. Баргер».
Джордж Манфред прочитал безграмотное письмо и бросил его на стол перед Леоном Гонзалесом.
– Прочитайте-ка это, Леон, – сказал он.
Леон прочитал письмо и нахмурился.
– Счастливые странники… Что-то здесь не то.
Письмо перешло к Раймону, который изучил его с невозмутимым видом.
– Ну что, Раймон? – спросил Леон, в глазах которого загорелись огоньки.
– Думаю, да, – произнес Раймон, медленно кивнув.
– Может быть, посвятите меня в свою «тайну»? – поинтересовался Манфред.
Леон усмехнулся.
– Здесь нет никакой тайны, милый Джордж. Я хочу встретиться с этим Т. Баргером (не сомневаюсь, что его зовут Томас) и разузнать кое-какие подробности, например цвет его глаз и какие у него имеются рекомендации от министра иностранных дел.
– Сплошные тайны, – вздохнул Джордж Манфред и вернулся к кофе… Хотя это дело уже перестало быть для него тайной. Упоминание министра иностранных дел открыло ему глаза.
– Что касается дамы… – сказал Леон и покачал головой.
Его роскошный «бентли» произвел сенсацию на улице, на которой проживал Т. Баргер. Расположена она была недалеко от Ост-индского дока, сам Т. Баргер (которого, как ни странно, звали Теофил) оказался высоким смуглым брюнетом лет тридцати с тонкими черными усиками и тяжелыми черными бровями. Вне всякого сомнения, на нем был один из его новых «кастюмов», и он уже успел истратить если не все, то по крайней мере часть полученных десяти фунтов на то, чтобы подкрепить себя спиртным, ибо находился в приподнятом настроении и был склонен к доверительным беседам.
– Завтра уезжаю, – пробасил он. – В Торки…
[51] За все заплачено. Путешествовать буду, что джентльмен… Первым классом. Вы один из этих «Благочестивых»?
Леон предложил пройти в дом.
– Я понятия не имею, – сказал мистер Баргер, – зачем она все это делает. Счастливый странник, вот кто теперь я. Та дамочка могла меня и за границу свозить… Эх, очень хотелось бы на горы посмотреть! Да только сказала она, что, если я по-ихнему, по-швейцарски, не говорю, мне туда не попасть. Ну да ладно. А что не так с Торки?
– А ваш знакомый, стало быть, едет в Корнуолл?
Мистер Баргер серьезно кивнул.
– А еще один парень – в Сомерсет. Я вообще с ним случайно встретился… – И он поведал историю о необычном совпадении, случившемся в одном вполне приличном заведении, куда мистер Баргер зашел промочить горло.
– Как его звали?
– Ригсон… Гарри Ригсон. Я сказал, как меня зовут, ну и он тоже назвался. Что? Как звали второго? Приятеля Гарри? (Я-то его Гарри зову, потому что мы ведь с ним вроде как друзья). Сейчас, дайте-ка подумать…
Леон дал ему подумать.
– Мистер… Еще смешная фамилия такая… Кок… Нет. Сок… Локли! Точно, Джо Локли!
Леон задал еще несколько вопросов, которые, казалось, не имели отношения к делу, но в действительности были с ним тесно связаны.
– Конечно, меня должна была принять комиссия, – рассказал общительный Теофил. – Мне Гарри рассказывал, эта дама зафотографировала и еще одного его приятеля, так тот не прошел.
– Понятно, – сказал Леон. – Во сколько вы отправляетесь в Девоншир?
– Завтра с утра… В семь. Рановато, да? Но дама та говорит, что счастливые странники должны быть ранними пташками. Гарри едет тем же поездом, но в другом вагоне…
На Керзон-стрит Леон вернулся полностью удовлетворенным. Единственный вопрос, на который у него еще не было точного ответа: была ли «ранней пташкой» сама Айсола?
– Не думаю, – сказал Раймон Пуаккар. – Вряд ли бы она пошла на такой риск. Тем более ей известно, что за ней следят.
В ту ночь Скотленд-Ярд напоминал растревоженный улей. Не сомкнул глаз и Леон Гонзалес. К счастью, выяснилось, что Айсола находилась под полицейским наблюдением, и Ярду было известно обо всех ее перемещениях по стране за последние несколько месяцев. К полуночи две тысячи служителей культа были разбужены местными полицейскими и получили определенные указания.
Вечером Айсола отправилась на ужин и танцы в сопровождении весьма привлекательного молодого человека, высокого и смуглого. Из всех ночных клубов она выбрала «L’Orient», самое дорогое и эксклюзивное место отдыха в городе. Когда она вошла в клуб, на нее устремилось множество взглядов. Кто-то восхитился ее изумительной фигурой в алом платье с золотистым палантином, кто-то принялся критиковать, но можно смело сказать одно: появление ее не осталось незамеченным. Цвета роскошного платья Айсолы подчеркивали прелесть ее лица, в каждом движении чувствовалась мягкая грациозность.
Уже были поданы десерты, когда она неожиданно положила на краешек стола два пальца.
– Кто? – не подав виду, спокойным голосом спросил ее спутник, увидев сигнал опасности.
– Мужчина, о котором я говорила… Он за столиком напротив.
Молодой человек бросил взгляд в указанном направлении.
– О, знаменитый Гонзалес! Да я этого слабака одним пальцем переломаю…
– Этот слабак переламывал гигантов, Эмилио, – перебила его женщина. – Вы слышали о Саккориве… Разве он не был гигантом? Этот человек убил его, застрелил в собственном кабинете, когда вокруг была целая армия революционных братьев… И сумел спастись!
Похоже, это впечатлило Эмилио.
– Он противник революции?
Его спутница покачала головой.
– Товарищ Саккориве был слишком глуп… Особенно в отношениях с женщинами. Все случилось из-за какой-то девушки, которую он взял к себе… а потом вышвырнул. Он смотрит в нашу сторону, я позову его.
Увидев, что его приглашают, Леон лениво поднялся и стал пробираться через толпу танцующих.
– Синьорина, я знаю, вы меня никогда не простите! – воскликнул он, сопроводив слова соответствующим жестом отчаяния. – Я снова за вами наблюдаю. Хотя я здесь исключительно ради того, чтобы развеять скуку.
– Мне тоже ужасно скучно, – мило улыбнулась она, но, вспомнив про своего спутника, добавила: – Это Хайр Хальц из Лейпцига.
Леон моргнул.
– Ваши друзья меняют национальности так же легко, как имена, – сказал он. – Я помню герра Хальца из Лейпцига, когда он еще был Эмилио Кассини из Турина!
Эмилио беспокойно передернул плечами, но Айсола лишь рассмеялась.
– Этот человек просто вездесущ! Потанцуйте со мной, синьор Гонзалес. Только дайте слово, что не убьете меня.
Они сделали два круга по танцевальной площадке, прежде чем Леон заговорил.
– Будь у меня ваше лицо, ваша фигура и ваша молодость, я бы думал о том, как весело проводить время, а не о политике, – сказал он.
