– Палку не бросай! – пробормотал кладбищенский сторож. – Нипочем не бросай, слышь ты?
Он осторожно двинулся вперед, ощупывая путь перед собой концом жердины. Сколько же сотен метров они прошли, прежде чем Ксения поняла, что они действительно идут по болоту? Поначалу Вовка шагал с кочки на кочку, с одного поросшего мерзлой травой бугорка на другой. Шагал он широко, и Ксения скоро устала приноравливаться к его шагу. Наконец её нога ступила в припорошенную снегом ложбинку между кочками. Ступила и со стеклянным хрустом провалилась по колено. Ладонь разжалась, отпуская перепояску. Ксения вскрикнула. Вовка обернулся. Борода его раздвинулась, обнажая желтые редкие зубы.
– Уткни слегу и выпрастывайся, – повелел он, протягивая ей мокрый конец своей жердины.
Испуг мигом согрел её тело. Обливаясь потом, Ксения выбралась на кочку и встала рядом с Вовкой.
– Мы, что же, на болоте? – выдохнула она.
– А то где ж? – был ответ.
– Завел! – внезапные слезы хлынули из глаз Ксении. Она бросила в снежок жердину и рукавицы. Стала судорожно шарить руками в поисках кобуры. Но та не находилась, а руки дрожали, плохо слушались.
– Почему просто не убить? Зачем заводить? Повсюду столько мертвецов! Никто не узнает, никто не накажет!
Его рука невесомо легла на её плечо. Она не почувствовала прикосновения, но почему-то сразу успокоилась.
– На болоте нет мертвецов. Оно пусто. Пока, – проговорил Вовка. – Ты просто ступай следом, москвичка, след в след, и слегу держи правильно, как я.
Ксения покорно потащилась следом. Усталости как не бывало. Внезапный испуг и согрел, и прогнал голод. Она решила более не хвататься за Вовкину перепояску. Шла следом, отстав на два шага, с внимательным тщанием копируя каждое Вовкино движение. А тот, почуяв её сосредоточенное, питаемое недавним испугом внимание, ускорил шаг.
Они шли по мертвому березнику не менее часа. Тропа пролегала через стеклянную гладь подмерзшего болота. Уже смеркалось, когда они наконец выбрались на поросший старыми елями островок. Вовка быстро пересек его и остановился на противоположном берегу.
– Надо топать далее. Вымокнем, но теперь уж недалеко. Там тепло, баня, еда.
– За болотом твоя деревня? – осторожно спросила Ксения.
Ксения смотрела на пустое, застеленное снежной пеленой пространство болот. Черные пятна воды перемежались обширными бело-зелеными лоскутами суши. Невдалеке занавешенная пеленой снегопада, густо зеленела стена ельника. Деревья казались живыми, а значит, росли на сухом месте. Вовка покуривал, посматривал на противоположный берег, словно собираясь с мыслями. Лицо лесника странно изменилось. От быстрой ходьбы рыжая с частой проседью борода его оттаяла, лицо порозовело и утратило то странное собачье выражение, которое так поразило Ксению при первом знакомстве.
Не удостоив её ответом, Вовка проломил сапогом легкий ледок. Теперь они шли по колено в воде. Пахло тиной, ноги сковывал ужасный холод, но Вовка продолжал быстро переставлять их, принуждая и Ксению двигаться в ускоренном темпе. Кладбищенский сторож не утратил осторожности и всякий раз, прежде чем сделать новый шаг, стукал жердиной по утлому ледку. Несколько раз слега проваливалась, почти на всю длину уходя в болотную жижу. Тогда Вовка тщательно разведывал место и всякий раз безошибочно находил возможность сделать следующий шаг.
Так они добрались до сухой тверди.
– Земля! – выдохнула Ксения, опускаясь на колени.
– Это остров, но большой, – был ответ. – На этом болоте есть и большие острова.
Здесь, в густом ельнике, снега было совсем мало. Ксения упала на мягкую хвойную подстилку. Что за чудо этот воздух! Ни порохового смрада, ни гари! Дыши полной грудью! Вот только бы поесть. Ответом на её мысли стал низкий протяжный вой.
– Волки? – спросила Ксения.
– Они! – отозвался Вовка. – Бродят неподалеку, но в холодную воду не зайдут. Сытые. Мертвечины нажрались.
Ксения слушала тишину, слушала, как хвоинки тихо осыпаются на землю. Вот одна из них упала ей на нос. Эх, поесть бы!
– Послушай, Никто…
– Я накормлю тебя. Только сучьев набери на растопку. Согрею воды, наварю каши. У меня тут запасы. Это мой остров. Тут я сам хозяин. Тут я становлюсь самим собой.
Ксения приподняла голову. Человек по фамилии Никто сидел неподалеку.
– Это ты со мной говоришь? – осторожно спросила Ксения.
– Ну да, я, – был ответ.
Вовка обернулся. Все верно. Тот же лохматый треух, рыжая с густой проседью борода, острый нос и желтоватые глаза. Все так же и все не так.
– Наверное, это от голода… – пролепетала Ксения.
– Наберешь сучьев, иди к избе. От этого места примерно сто шагов по прямой. Там увидишь сухое дерево, в нем дупло. Повернись спиной к дуплу и ещё сто шагов сделай. Там мой дом. Настоящий. Ну всё. Хватит рассиживаться.
Волчий вой подтвердил справедливость его слов. Ксения заторопилась, тем более что несколько сухих веток лежало у неё под ногами. Вовка широко улыбнулся, словно любуясь её рвением.
– Молодчина ты, хоть и комсомолка. – Неслышно ступая, он скрылся за широкими спинами елей.
* * *
Ксения бросила собранные сучья на снег. Промерзшее дерево зазвенело, как стекло, но не разбилось, не разлетелось осколками. Она считала до ста, а потом ещё раз до ста. Но последние шаги были сделаны по наитию, на дымок, на тепло, на запах пищи. Она выбралась из ельника на небольшую полянку и действительно увидела дом-пятистенок. Молодые елки скребут ветками по серым бревнам. Крыша по старинке крыта дерном, трубы нет. Дымок сочится из отдушины, стелется, свивается в косы, соединяясь с другим дымком – банным. Банька крошечная. Ксении и не доводилось видеть таких. Концы стропил едва не касаются земли. Земляные ступеньки ведут вниз, к скособоченной двери. Окошек вовсе нет, но дымок, сочащийся из-под кровли, пахнет вкусно, берестой и осиной.
Ксения робко вошла в дом. Сени как сени. В углу – полная кадка. На поверхности воды – ледяная корка. Тут же на полу – валенки и корзины, на стенах плотницкий инструмент, удочки, сети. Целое хозяйство. Всё не броско, но добротно. Наверное, надо зайти в горницу. Но как решиться? Что за человек ждет её внутри? Почему она сомневается? Разве не с ним, не с Вовкой Никто, она прошла многие десятки километров по истерзанной земле? Шла, шла и вот дошла. А из-за двери тянет теплом, едой попахивает. А еда-то, наверное с мясом. И Ксения решилась открыть дверь.
Внутри оказалось темновато, почти как в кладбищенской избушке. Те же игрища огня за печной заслонкой, та же лампадка в красном углу. Только не воет от боли умирающий человек и пахнет очень вкусно.
– Да, каша с салом. По-вашему называется «перловка», – услышала Ксения чей-то голос. – Ты дверь-то прикрой. Так мы дом никогда не согреем. Да лезь к печке. Каша ещё не готова. Даже комсомольцам не стоит сырую крупу есть. И так несварение от голодухи-то.
