– Ты не думай, капитан, это не по-немецки! – весело кричал он Тимофею. – Все эти ужасы – следствие недоработки. Виноваты проклятые толстозадые интенданты. Слишком много русских в плен сдалось! О, если б пленных было меньше! Верь, капитан, вам бы создали людские условия!
Роберт выпрыгивал из коляски с неизменным узелком в руках. Еда всегда паковалась с немецкой тщательностью в несколько слоев оберточной бумаги. В дело шли и старые одеяла, и бабьи платки. Всё это – и упаковка, и её начинка – для умирающих в лагере людей являлись небывалой роскошью. Доходяги текли к воротам, привлекаемые едва уловимыми ароматами пищи. Овчарки конвоя рвались с поводков, злобно хрипя, орошали грязный снег слюной. Роберт смеялся:
– Живи, Тимофей! Стерпи-слюби. Перемел-мука!
Ас вкладывал сверток в руки Ильину.
– Держи! Шагай! Beeilung! Beeilung!
[24]
Лагерная толпа расступалась, когда Тимофей нес своё сокровище в барак, будто по крутым ступеням взбирался из низшего круга ада в высший.
Он шел между рядами лежащих вповалку, стоящих, шатающихся людей. Офицеры и рядовые здесь они не имели армейских знаков различий. Тимофей различал их по одному лишь признаку: одни были ещё вполне живы, их можно было ещё спасти медикаментами и нормальной кормежкой. На иных смерть уже наложила костлявую лапу. Таких ничто не могло спасти.
Первые дни пребывания в лагере Тимофей ещё всматривался в их лица, надеясь найти знакомых, но потом оставил это обыкновение, оберегая себя от лишних страданий. Он решил выжить. А для этого необходимо покинуть это страшное место. Мысль о побеге угнездилась в его голове ещё до прибытия в лагерь. Где искать путь к спасению? Как попасть в рабочую команду? Как, вопреки заботам смешливого Роберта и его товарищей-асов, оказаться в серой шеренге, уходящей в сторону Вязьмы по скользкому зимнику?
* * *
В тот день на «мерседесе» прибыл немногословный надменный Пёс. Ни слова не говоря, он вручил Тимофею сверток, козырнул и удалился восвояси, а Тимофей снова побрел между рядами голодных, словно проштрафившийся колодник, прогоняемый сквозь строй конвойных для наказания палками.
– Тимка! – кто-то ухватил его за полу летной куртки. – Ты ли?
Тимофей обернулся. Анатолий Афиногенович стоял, поджав левую ногу. Левый ботинок порвался и «требовал каши». Зато правый выглядел вполне целым, даже шнурки сохранились. Тимофей почему-то подумал о следственном изоляторе НКВД, где, по слухам, срезали пуговицы, отбирали шнурки, переодевали в жесткие робы. Узникам Вяземского лагеря робы не выдавали. Те из них, что оказались в плену летом и всё ещё не умерли, были одеты из рук вон плохо. Каждое утро похоронная команда собирала на снегу убитых морозом людей. Живые снимали одежду с мертвецов. По сравнению с другими узниками, Анатолий Афиногенович был одет прилично – шинель удалось сберечь, а пилотку он примотал к голове рваным офицерским кашне.
– Как ты?.. – Тимофей поперхнулся вопросом.
– Я давно в плену… – предупреждая расспросы, зашептал штурман. – Всё время на работах… Мне повезло… Ремонт самолетов… Но теперь всё изменилось… общие работы…
Тимофей уставился на израненные, посиневшие кисти Анатолия Афиногеновича.
– Ничего! – заметив его взгляд, проговорил тот. – Вот у меня портянки есть. Я ими руки обматываю. Ничего… Но, может быть, тебе нужнее?
И он протянул Тимофею невообразимо грязные портянки.
– Ими можно перебинтовывать руки, – пояснил штурман.
Беседуя с другом, Тимофей посматривал по сторонам. Серые доходяги кучковались неподалеку, но подходить близко опасались, и их не следовало бояться. Совсем другое дело – конвоир с овчаркой. Его круглая голова возвышалась над затрапезными фигурами лагерников. Твердый его подбородок перемещался справа налево и обратно так, словно автоматчик жевал. Он медленно двигался по лагерному плацу. Доходяги расступались, давая дорогу ему и его псу. Крупная овчарка обнюхивала истоптанный снег. Автоматчик неотрывно смотрел на Тимофея.
– В ногу ранен? – быстро спросил Ильин. – Нет, тряпки твои мне не нужны. Я на работы не хожу.
– Не-а. – Анатолий весело улыбнулся. – Просто она мерзнет. Так я пальцами шевелю и пока ещё чувствую их… пока ещё чувствую…
Анатолий жадно смотрел на сверток в руках товарища. Варево, замотанное в чистую ветошь, испускало теплый парок и ощутимо попахивало картошкой в мундире.
– Могу накормить! – сказал Тимофей. – Меня подкармливают асы люфтваффе. Зауважали как аса ВВС. Давай, давай быстрей. Вертухай с собакой чего-то хочет от нас.
– Картошку отобрать? – Тимофей приметил в глазах друга неподдельный ужас.
– Пойдем! – Тимофей ухватил штурмана за руку. Тот пискнул от боли противно, тоненько, жалобно.
– Не бойся. Охрана меня не трогает. Говорю же: летчики местного авиаполка, те, что посадили меня, и кормят, и заступаются.
Конвойный с овчаркой не стал препятствовать. Они вместе побрели к бараку. Уже под крышей, в холодных сенях, Анатолий Афиногенович сделал несколько глотков через край лоханки, поперхнулся, плеснул горячим варевом на живот, запрыгал, позабыв о замерзающей ноге. Тимофей забрал у него драгоценную пищу.
– Ходишь на работы? – Ильин повторил свой вопрос теперь в полный голос. – Как же я рад, что встретил тебя!
– А то как же! Обязательно. Станешь отлынивать – в лучшем случае пристрелят, если не вздернут. Я видел, как вас привезли. Сразу тебя признал. Всё ждал случая. Я никому не сказал…
– О чем?
Анатолий опустил глаза, примолк. Тимофей тем временем съел часть похлебки, обтер край плошки половинкой горбушки. Другую половинку вместе с похлебкой сунул в жадные ладони Анатолия.
– Ты о Лукине?
Анатолий беспокойно заморгал.
– Тут много предателей? Есть провокаторы? Кто они? Тебе известно?
С каждым новым вопросом Анатолий всё глубже втягивал голову в плечи. Он жевал медленно, шумно сглатывая каждую порцию пищи и жмурясь от наслаждения. Время от времени штурман мотал головой, давая понять, что не может прерывать важный процесс насыщения пустой болтовней.
– Какие могут быть провокаторы в морге? – наконец тихо отозвался он. – Немцы нас уморят. Просто и без затей. Это не лагерь военнопленных. Это морг.
– Про Лукина немцам известно всё: и воинское звание, и прочие обстоятельства. Его более или менее нормально кормят. К нему приходит фельдшер, даже уколы ставит. Да и я помогаю. Вот только сегодня генеральская порция тебе досталась. Гордись!
– Зачем ты спросил про провокаторов?
– Мне надо чем-то заняться. Скучно. Да и приказ Лукина имею. Устный. А я привык исполнять приказы. Тебе ведь известно, со мной в лагерь доставили нескольких офицеров. Все они расстреляны. Все до одного. Только Лукина пощадили. Думаю, его готовят к отправке в Германию. Зачем-то он им нужен. Остальных выдал провокатор. Эх, недодавил я его тогда!
