«18 апреля 1930 года, примерно в 6–7 часов вечера состоялся телефонный разговор между тов. Сталиным и Булгаковым.
«– Михаил Афанасьевич Булгаков?
– Да, да.
– Сейчас с вами товарищ Сталин будет говорить.
– Что? Сталин? Сталин?!
Пауза.
– Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков.
– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.
– Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… А может быть, правда, – пустить вас за границу? Что – мы вам очень надоели?
– Я не ожидал вашего звонка… растерялся. Не знаю, что и сказать…
– Скажите правду.
– Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
– Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
– Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
– А вы подайте туда заявление. Мне кажется, они согласятся. Нам нужно встретиться еще раз и поговорить…
– Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно поговорить с вами.
– Да, нужно найти время и встретиться обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего».
В чем же здесь подвох?..
Я снял с полки том воспоминаний о Булгакове и отыскал нужную страницу.
«…Булгаков прибежал на квартиру Шиловских и дал следующие пояснения.
«После обеда он, как обычно, лег спать, но тут раздался телефонный звонок, и Люба, его жена, подозвала, сказав, что из ЦК спрашивают. Булгаков не поверил, решил, что розыгрыш
[67] (тогда это проделывалось), и взъерошенный, раздраженный взялся за трубку и услышал…
– Михаил Афанасьевич Булгаков?
– Да, да.
– Сейчас с вами товарищ Сталин будет говорить.
– Что? Сталин? Сталин?!
И тут же услышал голос с явным грузинским акцентом:
– Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков.
– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.
– Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… А может быть, правда, – пустить вас за границу? Что – мы вам очень надоели?
М. А. сказал, что он настолько не ожидал подобного вопроса (он и звонка вообще не ожидал – вписано от руки), – что растерялся и не сразу ответил:
– Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
– Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
– Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
– А вы подайте туда заявление. Мне кажется, они согласятся. Нам бы нужно встретиться и поговорить…
– Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с вами поговорить.
– Да, нужно найти время и встретиться обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего».
В конце приписка, сделанная рукой Елены Сергеевны: «Но встречи не было. И всю жизнь М.(ихаил) А.(фанасьевич) задавал мне один и тот же вопрос: почему Сталин раздумал?»
Где здесь нестыковка? Ага, вот она, в самом конце.
Вариант, опубликованный Еленой Сергеевной: «Нам бы нужно встретиться и поговорить с вами…»
Вариант, приведенный в оперативной сводке: «Нам бы нужно встретиться еще раз и поговорить с вами…
Всего два слова – еще раз!
Выходит, старинный приятель предложил Булгакову встретиться? Предложил поговорить всерьез…
Я мог вообразить состояние Михаила Афанасьевича. Клянусь бабушкой, он ожил!..
Он растаял!.. И кто бы не растаял…
Другое дело, что в разговоре с другими упоминать об этой подробности Булгаков счел неуместным.
К этой странице была подколота цитата из очередной агентурно-осведомительной сводки № 389 по 5-му Отд. СООГПУ за 24 апреля 1930 г.
«…Сейчас в литературных кругах только и разговоров о тов. Сталине. Такое впечатление, словно прорвалась плотина и все вдруг увидали подлинное лицо тов. Сталина.
Ведь не было, кажется, имени, вокруг которого не сплелось больше всего злобы, ненависти, мнений как об озверелом тупом фанатике, который ведет страну к гибели, которого считают виновником всех наших несчастий, недостатков, разрухи и т. п., как о каком-то кровожадном существе, сидящем за стенами Кремля.
Сейчас только и разговоров:
– А ведь Сталин действительно крупный человек. Простой, доступный…
Главное, говорят о том, что Сталин совсем ни при чем в разрухе. Он ведет правильную линию, но кругом него сволочь. Эта сволочь и затравила Булгакова, одного из самых талантливых советских писателей. На травле Булгакова делали карьеру разные литературные негодяи, и теперь Сталин дал им щелчок по носу.
Нужно сказать, что популярность Сталина приняла просто необычайную форму…»
Я еще раз перечитал этот панегирик и решил, что на сегодня хватит.
Пора на боковую…
Долго лежал на диване, разглядывал проплывающие по потолку фигуры, образованные светом автомобильных фар. Сон не брал меня.
…Какой дьявольский расчет!.. Сколько обаяния! Сколько величавости! Спасал раздавленного драматурга, а возвеличил себя.
Вспомнился Мастер, унылый, сломленный невзгодами.
Менее всего мне хотелось походить на это хлипкое литературное существо, призрачно напоминавшее его создателя – упорного, сумевшего выстоять среди подстерегавших его опасностей. Человека, который мало того, что кое-что понял в этой жизни, но и сумел вывести формулу спасения, с помощью которой он не только выжил, но и оставил после себя неплохой посмертный список деяний.
Что и мне посоветовал, а я до сих пор не могу разгадать код, с помощью которого Булгаков зашифровал эту молитву в своих текстах.
Глава 4
Утром мне позвонила Натела и потребовала привезти деньги.
Я не удержался.
– Тебе как, по двойной ставке или по тройной? Кому еще ты передала экземпляр рукописи?
– Не хами. Вези, как договорились. Я буду ждать тебя на детской площадке возле дома.
Нателка была родом из Подмосковья. Отец – армянин, оставшийся в России после окончания Московского строительного института, прораб. Мать – русская, бухгалтерша. Впрочем, в этой советской обыденности таилось двойное дно.
