– Ты, Стас, только по улицам с примусом не разгуливай. Не дай бог, вспыхнет.
– Это ты к чему?
– Догадайся сам.
– Да ну тебя! Ты скоро свихнешься на своем Булгакове…
– Жоржевич не позволит.
– Ха, вспомнил. Ему сейчас не до Булгакова. Он на днях в Туретчину отправился отдыхать. И не один, а с дамой.
– С кем?
– С Нателкой Пряхинцевой.
Глава 5
3 октября 1932 года Михаил Афанасьевич Булгаков развелся с Любовью Белозерской, а уже 4 октября зарегистрировал брак с гражданкой Шиловской Еленой Сергеевной, принявшей фамилию Булгакова.
В конце того же месяца Елена Сергеевна с младшим сыном Сергеем переехали в квартиру драматурга на Большой Пироговской улице.
Началась новая жизнь.
В феврале следующего года Булгаковы перебрались в трехкомнатную квартиру в кооперативном писательском доме в Нащокинском переулке (позднее – улица Дмитрия Фурманова).
4 июня 1932 года Михаил Афанасьевич был принят в Союз советских писателей. В МХТ репетировали «Мольера», да еще под руководством самого Станиславского.
Казалось, жизнь налаживается.
Но Булгаков не был бы Булгаковым, если бы даже в этих условиях не попытался проявить характер – в конце апреля 1934 года он подает секретарю ЦИК СССР А. С. Енукидзе заявление с просьбой разрешить двухмесячную заграничную поездку вместе с женой.
Из дневника Елены Сергеевны Булгаковой:
«…18 мая.
…Звонок по телефону – М. А.
– Скорей иди домой.
Не помню, как добежала. Оказывается: звонил какой-то приятный баритон:
– Михаил Афанасьевич? Вы подавали заявление о заграничном паспорте? Придите в Иностранный отдел Исполкома, заполните анкеты – вы и ваша жена. Обратитесь к тов. Бориспольцу. Не забудьте фотографии.
Денег у нас не было, паспорта ведь стоят по двести с чем-то. Лоли
[69] смоталась на такси домой, привезла деньги. На этой же машине мы – на Садовую-Самотечную. Борисполец встал навстречу из-за стола. На столе лежали два красных паспорта. Я хотела уплатить за паспорта, но Борисполец сказал, что паспорта будут бесплатные. «Они выдаются по особому распоряжению, – сказал он с уважением. – Заполните анкеты внизу».
И мы понеслись вниз. Когда мы писали, М. А. меня страшно смешил, выдумывая разные ответы и вопросы. Мы много хихикали, не обращая внимания на то, что из соседних дверей вышли сначала мужчина, а потом дама, которые сели тоже за стол и что-то писали.
Когда мы поднялись наверх, Борисполец сказал, что уже поздно, паспортистка ушла и паспорта сегодня не будут нам выданы. «Приходите завтра».
– Но завтра 18-е (шестидневка).
– Ну, значит 19-го.
На обратном пути М. А. сказал:
– Слушай, а это не эти типы подвели?! Может быть, подслушивали? Решили, что мы радуемся, что уедем и не вернемся?.. Да нет, не может быть. Давай лучше мечтать, как мы поедем в Париж!
И всё повторял ликующе:
– Значит, я не узник! Значит, увижу свет!
Шли пешком, возбужденные. Жаркий день, яркое солнце. Трубный бульвар. М. А. прижимает к себе мою руку, смеется, выдумывает первую главу книги, которую привезет из путешествия.
– Неужели не арестант?!
Это – вечная ночная тема: «я – арестант… Меня искусственно ослепили…»
Дома продиктовал мне первую главу будущей книги.
19 мая.
Ответ переложили на завтра.
23 мая.
Ответ переложили на 25-е.
25 мая.
Опять нет паспортов. Решили больше не ходить. М. А. чувствует себя отвратительно.
1 июня.
…Получил паспорта и уехал Пильняк с женой.
…Все дела из рук валятся из-за этой неопределенности…
М. А. чувствует себя ужасно – страх смерти, одиночества. Все время, когда можно, лежит…
3 июня.
Звонила Бориспольцу – никакого толку.
На улице – холодно, мокро, ветер.
Мы валяемся.
5 июня.
Сегодня во время дневной репетиции «Пиквика»
[70] Яков Леонтьевич… сообщил, что поместил нашу фамилию в список мхатовский на получение паспортов.
На обратном пути заказали М. А. новый костюм.
Солнечный день.
7 июня.
…ждали в МХАТе вместе с другими Ивана Сергеевича, который поехал за паспортами. Он вернулся с целой грудой их, раздал всем, а нам – последним – белые бумажки – отказ. Мы вышли. На улице М. А. вскоре стало плохо, я с трудом его довела до аптеки. Ему дали капель, уложили на кушетку. Я вышла на улицу – нет ли такси? Не было, и только рядом с аптекой стояла машина и около нее (поэт) Безыменский. Ни за что! Пошла обратно и вызвала машину по телефону.
У М. А. очень плохое состояние – опять страх смерти, одиночества, пространства.
Дня через три… М. А. написал письмо обо всем этом Сталину, я отнесла в ЦК. Ответа, конечно, не было.
* * *
Из воспоминаний И. Н. Понырева
«…я был изумлен, гражданин следователь…
– Иван Николаевич, можете называть меня «товарищем Рылеевым» или «Юрием Лукичом». Вы ведь не подследственный и не подозреваемый, а важный свидетель. Я, признаться, тоже хотел бы подучиться в Московском университете, но ведь надо кому-то и родину защищать.
– Если кто-то посягнет на наш социализм, вся эта учеба коту под хвост. А как же, уважаемый Юрий Лукич! Гитлер уже до Франции добрался.
– Когда вы познакомились с последним романом Булгакова? Давал ли вам автор рукопись почитать.
– Ни в коем случае!.. Он никогда не выносил ни ее, ни отдельные части из дома, исключая одну из глав, названную «Мания фурибунда».
– Так и запишем.
– Вот об истоках романа, его, так сказать, изначальных импульсах, у нас с Михаилом Афанасьевичем разговор состоялся.
– Подробнее, пожалуйста.
