Ответ прибыл из Москвы примерно через час: «Похороны состоятся в субботу, не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что Вам, по состоянию здоровья, необходимо ехать в Сухум. Сталин».
Требовать отложения похорон ради меня одного я считал невозможным. Только в Сухуме, лежа под одеялами на веранде санаториума, я узнал, что похороны были перенесены на воскресенье. Обстоятельства, связанные с первоначальным назначением и позднейшим изменением дня похорон так запутаны, что нет возможности осветить их в немногих строках. Сталин маневрировал, обманывал не только меня, но, видимо, и своих участников по триумвирату. В отличие от Зиновьева, который подходил ко всем вопросам с точки зрения агитационного эффекта, Сталин руководствовался в своих рискованных маневрах более осязательными соображениями. Он мог бояться, что я свяжу смерть Ленина с прошлогодней беседой о яде, поставлю перед врачами вопрос, не было ли отравления; потребую специального анализа. Во всех отношениях поэтому было безопаснее удержать меня подалее (это пишет – и всерьез! – предреввоенсовета, то есть человек, занимавший в большевистской иерархии должность, значительно более высокую, чем Генсек. – Примеч. соавт.) до того дня, когда оболочка тела будет бальзамирована, внутренности сожжены и никакая экспертиза не будет более возможна».
Чем же занимался «демон революции» в Сухуми? По его словам: «…вместе с дыханием моря я всем существом своим ассимилировал уверенность в своей исторической правоте».
(2) Вот что писал Фрунзе своей жене Софье Алексеевне в Ялту: «Я всё ещё в больнице. В субботу будет новый консилиум. Боюсь, как бы не отказали в операции». «На консилиуме было решено операцию делать» (ЦГЛСА. Ф. 32392. Оп. 1. Д. 142. Л. 3–5. Автограф). Михаил Васильевич пишет жене, что этим решением удовлетворён. О том, что хотел бы отказаться от операции, – ни слова. Наоборот, он надеется, что врачи «раз и навсегда разглядят хорошенько, что там есть, и попытаются наметить настоящее лечение». Дочь знаменитого военачальника Татьяна Фрунзе, признается: «Я не думаю, что отца убили. Скорее это была трагическая случайность. В те годы система ещё не дошла до того, чтобы убивать тех, кто мог бы помешать Сталину. Такие вещи начались только в 1930-х годах».
Что касается версии Пильняка, на этот счет есть свидетельство Н. К. Крупской. Осенью 1925 года она направила в политбюро письмо насчет недопустимости гонений на Зиновьева и Каменева. Вместо Рудзутака Надежда Константиновна ошибочно направила письмо Фрунзе, причисляя наркома обороны к числу противников зиновьевцев, что опровергает версию о том, будто Сталину было выгодно устранить Фрунзе именно в этот момент.
Их взаимоотношения характеризует записка, тайно переданная Сталину во время одного из заседаний. Михаил Васильевич запрашивал мнение Генсека по поводу того, что в программе политзанятий для красноармейцев фигурировала такая тема – «Вождь Красной Армии тов. Троцкий». Ответ был столь же лаконичным, сколь и категоричным: «Узнать надо автора формулировки и наказать его. Заменить эту формулировку нужно обязательно. Ст[алин]»).
Домыслы о преднамеренном убийстве исходят исключительно из круга людей, близких к Троцкому и в первую очередь от самого Пильняка, а также из книги Бажанова «Воспоминания бывшего секретаря Сталина», который никак не может считаться объективным свидетелем.
Однако в этой истории соавтора более всего интересует человеческая составляющая трагедии. (См. пасквиль В. Тополянского «Сквозняк из прошлого», в котором автор льет грязь на лучших представителей русской медицины, в частности, на профессора Плетнева.)
Фрунзе оперировали врачи, с юности впитавшие высокие моральные ценности, воспитанные в вере в Бога. Такой подход был свойствен русской медицинской общественности, и в свете сказанного нужна особого рода издевательская смелость, чтобы предположить, будто В. Н. Розанов, И. И. Греков, А. В. Мартынов, А. Д. Очкин, до того не замеченные ни в каких низких, тем более ужасных поступках, сознательно пошли на убийство человека. И с этим грехом жили, не пытаясь ни замолить, ни как-то оправдаться. Зарезали человека – и Бог с ним!
Особенно впечатляет обвинения в сервилизме, выдвинутые против профессора Плетнева, подписавшем медицинское заключение о смерти Фрунзе. В 1932 году тот же Плетнев вместе с врачами Каннель и Левиным отказались подписывать фальсифицированное медицинское заключение о смерти Н. А. Алилуевой, последовавшее якобы от приступа острого аппендицита, так что обвинения проф. Плетнева в моральной нечистоплотности и беспринципности более характеризуют обвиняющих, чем обвиняемых.
(3) 8 октября 1927 г. Булгаков дает берлинскому издательству Ладыжникова разрешение на перевод на немецкий язык пьесы «Зойкина квартира». Двусмысленная фраза в этом письме: «Настоящим письмом разрешаю Издательству Ladyschnikowa перевод на немецкий язык моей пьесы «Зойкина квартира», включение этой пьесы в число пьес этого издательства и охрану моих авторских интересов на условиях, указанных в письме Издательству Ladyschnikowa от 3 октября 1928 года», позволило тесно связанному с этим издательством З. Л. Каганскому трактовать письмо Булгакова как передачу авторских прав на все произведения и получать на свой счет значительную часть зарубежных булгаковских гонораров. Практически пополам на пополам.
(4) Цитируется по Википедии.
Точно об участии Валентина Катаева в Гражданской войне известно мало. По официальной советской версии и собственным воспоминаниям («Почти дневник») Катаев с весны 1919 года воевал в Красной армии. Однако существует и другой взгляд на этот период жизни писателя, заключающийся в том, что он на добровольной основе служил в белой армии генерала А. И. Деникина. Об этом свидетельствуют некоторые намёки в произведениях самого автора, представляющиеся многим исследователям автобиографическими, а также сохранившиеся воспоминания семейства Буниных, активно общавшегося с Катаевым в одесский период его жизни. Согласно альтернативной версии в 1918 году, после излечения в госпитале в Одессе, Катаев вступил в вооружённые силы гетмана П. П. Скоропадского. После падения гетмана в декабре 1918 года, при появлении к северу от Одессы большевиков, Катаев в марте 1919 года вступил добровольцем в Добровольческую армию с чином подпоручика.
Артиллеристом служил на лёгком бронепоезде «Новороссия» Вооружённых сил Юга России (ВСЮР) командиром первой башни (самое опасное место на бронепоезде). Бронепоезд был придан отряду добровольцев А. Н. Розеншильда фон Паулина и выступил против петлюровцев, объявивших 24 сентября 1919 года войну ВСЮР. Бои длились весь октябрь и закончились занятием белыми Вапнярки. Отряд наступал на Киевском направлении в составе войск Новороссийской области ВСЮР генерала Н. Н. Шиллинга (действия войск Новороссийской области ВСЮР были частью деникинского похода на Москву).
До начала отступления войск ВСЮР в январе 1920 года бронепоезд «Новороссия» в составе отряда Розеншильда фон Паулина воевал на два фронта – против петлюровцев, закрепившихся в Виннице, и против красных, стоявших в Бердичеве.
Из-за быстрого роста в чинах во ВСЮР (ордена за братоубийственную войну Деникиным принципиально не давались), эту кампанию Катаев окончил, вероятнее всего, в чине поручика или штабс-капитана. Но в самом начале 1920 года, ещё до начала отступления, Катаев заболел сыпным тифом в Жмеринке и был эвакуирован в одесский госпиталь. Позже родные забрали его, всё ещё больного тифом, домой.
