Печально то, что во взятках, коррупции и финансовом кризисе, который наступает в итоге, как правило, обвиняют свободный рынок. Подобные проблемы становятся оправданием для дальнейшего увеличения денежной массы и расширения полномочий правительства, что подрывает свободный рынок и всегда служит чьим-то конкретным интересам. Отсутствие морального компаса в нашей предпринимательской культуре и смутное понимание сущности экономики подготовили почву для национализации американской системы свободного предпринимательства. Она уже на пороге.
С каждым годом, особенно начиная с 1930-х, рыночная экономика сокращается, вытесняемая экономикой, управляемой и финансируемой правительством. Мало кто за это переживает, поскольку с кредитами у нас все было хорошо, а доллар казался очень крепкой валютой; наша экономика процветала, пока рос дефицит.
Теперь все изменилось. Утрата нравственного принципа, который защищал свободные рынки и обеспеченные деньги, совершенно разрушила основу нашей экономической системы. Спад в экономике и потеря нравственного фундамента подготовили почву для национализации, которая происходит сейчас. Разве руководители автомобильной промышленности приходят в Вашингтон требовать свободы – свободы нанимать подрядные компании, свободы переоборудовать производство по своему усмотрению, свободы выбирать, какие автомобили производить, свободы от плановиков, контролирующих из центра каждый их шаг, свободы получать и сохранять прибыль, свободы терпеть неудачу? Разве они требуют обеспеченных денег, которые исправили бы дисбаланс в международной торговле? Нет, они приходят в Вашингтон требовать, чтобы ни в чем не повинные американцы помогали им и защищали систему, которая не заслуживает покровительства. Они требуют от правительства не гарантировать исполнения обязательств по договорам, а переписывать их. Он просят поглотить их, национализировать, заключить партнерство, чтобы подчиниться «автомобильному царю» и пожертвовать каждой оставшейся крохой самоуважения.
Много кто виновен в том, что мы оказались в такой ситуации: ФРС, Конгресс, правления компаний, суды и всевозможные вымогатели. Но самое большее презрение вызывают гиганты промышленности, неспособные защитить свободные рынки. Они с готовностью становятся младшими партнерами правительства, веря в то, что ничем не жертвуют и впереди их ждут безоблачные дни. Они полагают, что снова станут богатыми, будут пожинать плоды своего труда и пользоваться всеми привилегиями свободы – если только их сейчас спасут. Ни о каком фашизме у них и мысли не возникает. Они считают, что в эпоху рыночного спада вполне разумно рассчитывать на некоторую помощь от правительства, и благосклонно называют ее чрезвычайным кредитом, который помогает пережить трудные времена. Но их эгоистичность, расчетливость, жадность, а также искаженное представление о взаимоотношениях бизнеса и государства в свободном обществе подготовили почву для резких изменений в американской политической структуре.
В Конгрессе я называю это «национализацией без слез», о которой корпоративный бизнес просто умоляет правительство. Насколько мне известно, национализация промышленности, при которой частная собственность остается лишь номинальной, – это еще одно название фашизма. Мы живем в эпоху колоссального обмана, в чем многие просто не хотят себе признаваться.
Гарри Трумен, который президентским распоряжением взял на баланс сталелитейную промышленность во время войны в Корее, был намного честнее в отношении своих планов по национализации. К счастью, суды дали обратный ход этому процессу. Сегодня же ни государственные субсидии крупным предприятиям, ни триллионы долларов новых кредитов ФРС, ни поглощение страховых, ипотечных, медицинских компаний, банков и автомобильной промышленности практически не встречают принципиального сопротивления. Споры ведутся только об объемах и механизмах финансирования, а также о том, какая политическая группировка возьмет бразды правления в экономике. Если не существует нравственного аргумента против экономического поглощения Америки, никто не будет сопротивляться диктатору, который станет распоряжаться нашими судьбами железной рукой. Я уже видел проект закона об обязательной воинской службе для всех восемнадцатилетних американцев, который, по ожиданиям авторов, американцы примут на ура из патриотических соображений. На протяжении долгих лет я часто задумывался о том, как крупные бизнесмены Германии и Италии могли подчиниться фашистским диктаторам. Разве они не догадывались, чем все закончится? Уверен, многие надеялись на лучшее, и идея получения прибыли в сотрудничестве с правительством была для них вполне приемлемой с моральной точки зрения. Они наивно верили в то, что смогут управлять собственной судьбой.
Как только признается право правительства вмешиваться в экономику, допускается и право государства вмешиваться в жизнь каждого человека. Фашизму не понадобилось много времени, чтобы перейти от делового сотрудничества с бизнесом, породившего национализацию, к безудержному милитаризму. Однако идея «автомобильного царя» у нас пугает не многих.
Этот антирыночный институт стал распространяться со времен первого частно-государственного партнерства в XIX веке. Семена фашизма, посеянные давно, еще в период Первой мировой войны, теперь прорастают в Америке. Они быстро созревают в опасный политический и экономический кризис. Если мы окончательно утратим бдительность, то станем свидетелями того, как свобода приносится в жертву фашизму. Судья Луис Дембиц Брандейс
[74] не раз повторял, что преступления заразны, особенно когда их совершает правительство. Когда правительство нарушает закон и игнорирует Конституцию, оно устанавливает стандарты, в соответствии с которыми обществу проще делать то же самое. Когда правительство и политики демонстрируют презрение к закону, все воспринимают это как зеленый свет для подобной же практики. Однако если человек живет по Конституции и пытается призвать правительственных чиновников к ответственности, они становятся преступниками. Если не исправить ситуацию, в которой мы оказались сейчас, это неизбежно приведет к жестокости. Над моим столом в Конгрессе висит дощечка с надписью, которая каждому напоминает о нравственном кризисе, с которым мы столкнулись: «Не воруй! Правительство не терпит конкуренции».
12. Конституционный аспект
Первоначально перед Конституционным Конвентом 1787 года масштабных целей не ставилось. Делегаты от штатов должны были внести поправки в Статьи Конфедерации. Вопросы свободной торговли и обеспеченной национальной валюты занимали важное место в повестке дня. Но хотя это признавали и не все, главной задачей Конвента было отменить Статьи Конфедерации и создать новую Конституцию.
Федералисты мечтали о более централизованном и могущественном правительстве, сетуя на то, что у Конгресса нет достаточного влияния, чтобы управлять внутренними делами и собирать налоги для общегосударственных целей. Антифедералисты, такие как Патрик Генри, опасались, что утверждение централизованной формы правления приведет к потере свободы.
