– Вас?
[141] Что это означайт, менш?
[142] Угроза?.. Эй, зольдатен, витолкайт этот наглый косак на двор!
От гнева и обиды кровь бросилась Арсену в голову. Он вне себя рванулся вперед. Трауэрнихт испуганно вскрикнул и попятился назад. Но в этот момент между ним и запорожцем выросла долговязая фигура какого-то сурового на вид рыжего офицера.
– Стоп! – крикнул он громовым голосом. В его речи тоже чувствовался чужеземный акцент. – Господа, ваш спор зашел слишком далеко! Прошу прекратить его! Успокойтесь! Господину запорожцу следует быть осмотрительным в выборе слов, не перед татарами или янычарами стоит… А вам, полковник, должно быть стыдно за то, что позволили себе арестовать одного из запорожских гонцов. А то, что он восемь или девять лет назад был крепостным и совершил преступление, не меняет дела. Не такое сейчас время, чтобы сводить старые счеты!
– Полковник Гордон! – заверещал Трауэрнихт. – Не забивайт, что здесь нижний чины! Я не потерплю оскорблений! Прошу не указывайт, как мне обращайт со свой крепостными!
– В своем имении вы свободны обращаться с ними так, как позволяет ваша совесть. Но здесь, в войске, нет крепостных. – Полковник Гордон говорил с акцентом, но довольно правильно. – Совершенную ошибку необходимо исправить, чтобы не причинить вреда обороне Чигирина.
– Полковник, ви преувеличивайт!
– Нисколько! Думаю, будет разумно заверить запорожцев, что с их товарищем ничего плохого не случится. Его судьбу должен решить главнокомандующий князь Ромодановский… А до того времени за его безопасность ручаюсь я! От вашего имени, полковник, я даю слово запорожцам, что вы не совершите над их товарищем насилья.
Трауэрнихт ничего не ответил. Молча исчез за дверью.
Гордон повернулся к Арсену. Его маленькие пытливые глаза смотрели на казака доброжелательно, но вместе с тем и твердо. Видно было, что этот человек привык приказывать и всегда добиваться своего.
– Мой добрый совет, молодой человек: если хотите вызволить друга, немедля мчитесь к воеводе или гетьману. Только они могут заставить полковника освободить его из тюрьмы… А за султанский фирман великое спасибо от всего гарнизона Чигирина! Счастливого пути!
Арсен молча поклонился и направился к выходу. Спыхальский и Грива поспешили за ним.
Шли быстро, возбужденные, со сжатыми кулаками. Арсен и Грива молчали. А Спыхальский извергал проклятья и ругань. Наконец это ему надоело, и он замолчал.
Метелица еще издали заметил, что нет Романа, а его друзья чем-то взволнованы.
– Что случилось?
Арсен коротко рассказал о беде, которая стряслась с Романом. Корил себя в душе за то, что потянул товарищей за собой. Отнес бы фирман сам, все было бы хорошо. А теперь – Роман в темнице, и его ожидают плети, а то и виселица!
Вспыльчивый Секач выхватил из ножен саблю.
– Братья, чего мы ждем? Нас бьют, а мы, как олухи, придурковато ухмыляемся? Бежим скорей – саблями пробьем себе дорогу и вызволим товарища! Позор нам на все Запорожье, если мы ничего не сделаем для освобождения Романа!
– Постой, постой! – охладил его пыл Метелица и наморщил лоб. – Ишь какой быстрый!.. Кроме сабли, еще и разума трохи иметь надо!.. Погляди – сколько тут вояк! Мы и шагу ступить не успеем, как нас скрутят в бараний рог. Чего тогда добьемся?.. Да и подумай, кого рубать будем – стрельцов да сердюков
[143]. Своих людей, а не янычар… Нет, так мы не вызволим Романа. Надо придумать что-то такое… – И старый казак покрутил перед носом Секача растопыренной пятерней.
– Батько правду говорит, – протяжно произнес немногословный Товкач.
– Чего уж тут придумаешь? – горячился Секач.
Взоры всех обратились к Арсену.
– Есть несколько путей, – как бы в раздумье заговорил Арсен. – Можно сейчас напасть на стражу и попытаться освободить Романа. Сначала я так и хотел сделать. Но я согласен с батькой Метелицей, что этот путь не годится. Кого-то мы убьем, кто-то из нас погибнет. А главное, неизвестно, удастся ли вызволить Романа… Есть и другой путь – законный. Просить воеводу Ромодановского и гетмана Самойловича. Через несколько дней мы будем у них. Одного их слова достаточно, чтобы наш товарищ снова был на воле. Есть и третья возможность…
К группке запорожцев быстро подошел незнакомый стрелец, и Арсен замолчал. Стрельцу было лет тридцать, но небольшая темно-русая бородка и такой же темно-русый чуб, выбивавшийся из-под шапки, делали его старше, солиднее. Он поздоровался и обратился к Арсену:
– Я хочу сообщить вам кое-что о вашем друге…
– О Романе? Кто ты такой? И почему заботишься о нем?
– Не удивляйтесь, братья, – приветливо улыбнулся незнакомец. – Меня зовут Кузьма Рожков… Я сопровождал полковника Гордона и видел, как схватили вашего друга и, как оказалось, моего земляка Романа Воинова… Я, чтобы вы знали, как и он, туляк.
– Ты и раньше знал Романа?
– Нет, да разве в этом дело? Я знаю Трауэрнихта и слышал о нем еще дома… Афанасий Иванович Трауэрнихт – офицер толковый, но с крепостными обращался, как с собаками… И узнав, что Роман пустил на его дом красного петуха, я дал себе слово сделать все, чтобы помочь земляку.
Запорожцы теснее окружили стрельца. У Арсена загорелись глаза. Неожиданный помощник был очень кстати.
– Где сейчас Роман?
– Его бросили в погреб. Вон там, за конюшнями, в конце двора.
– И часовых поставили?
– А как же.
– Как можно его освободить?
– Этого я пока не знаю. Надо разведать, подумать…
– А тем временем немец замучает Романа!
– Не замучает. Вы слышали, что сказал мой полковник?
– Гордон?
– Да. Справедливый шотландец. И воин хороший… Он заступится за Романа.
– Гм… – Арсен задумался. – Все дело упирается в то, что мы должны немедленно ехать дальше. Что же делать? Может, мне остаться, а вы поедете? – посмотрел он на товарищей.
– Нет-нет, ты должен ехать, Арсен! – зашумели казаки. – Ты раздобыл фирман, ты читаешь по-турецки! Да и многое рассказать сможешь… А кроме всего, попросишь воеводу за Романа. Может, прикажет выпустить.
– Если надо кому-то остаться, то пусть это буду я, – сказал Грива. – Стрелец мне поможет, и мы к вашему приезду что-нибудь разузнаем.
– Что ж, это хорошо, – подтвердил Кузьма Рожков.
Сошлись на этом.
Договорившись о месте следующей встречи, запорожцы попрощались с Гривой и со стрельцом, вскочили на коней и помчались к Калиновому или, как теперь стали называть его, Московскому мосту через Тясмин.
