На третий день похоронили в водах Кызыл-Ирмака Исмета. А на восьмой – добрались до заболоченного, заросшего тростником устья, напомнившего Арсену необозримые днепровские плавни. Тяжелое зеленое море болотной растительности весело хлюпало под порывами свежего ветра. Стаи разноцветных птиц носились над бескрайними просторами зарослей. На тихих плесах и в мутных заводях лениво сновали неповоротливые рыбачьи лодки.
Поздно вечером подгребли к одному из островов, намытых морским прибоем и речными наносами. Еще издалека Арсен заметил в узкой протоке белый парус фелюги и направил к ней лодку.
На берегу пылал огонь. Вкусно пахла вареная рыба. Вокруг костра сидели рыбаки и ели из казанка ароматную уху. В темноте они не заметили лодки, что тихо причалила к их фелюге.
Беглецы молча взобрались на судно и оттолкнулись от берега. Наклонившись на левый борт, фелюга скользнула в протоку, соединявшую устье реки с морем.
Только тогда послышался пронзительный крик рыбаков, но вскоре он растворился в шуме прибоя.
Арсен стоял у руля, и радость переполняла его. Перед ним открылся путь на родину! Время, проведенное в неволе, казалось тяжелым сном, который прошел безвозвратно. Теперь он хотел только одного – попутного ветра и удачи. А там…
Фелюга шла резво. Поскрипывали снасти, гудел парус. Порывистый ветер все дальше и дальше гнал судно от чужих мрачных берегов.
Два дня прошли без происшествий. Несколько кораблей, встретившихся беглецам, не обратили на них внимания и проплыли мимо. В трюме было вдоволь воды в бочках и вяленой рыбы. Ничто не предвещало беды. Еще день-другой – и вот-вот покажутся пологие берега Буджака или Добруджи
[73]. А там – рукой подать и до Днепра…
Но вдруг нагрянула беда.
На третью ночь ветер стих, и парус повис, как тряпка. Фелюга остановилась. Однако море тревожно вздыхало, глухо стонало, легко покачивая небольшое суденышко на своей могучей груди. Луна спряталась за тучи, и вокруг наступила непроглядная тьма. Стало тяжело дышать.
– Собирается гроза, – сказал Якуб.
Арсен перегнулся через борт, приложил к уху ладонь. Его слух уловил чуть слышный рокот, он поднимался будто бы из самых глубин моря. Он знал: такой гул в степи – верный признак того, что идет конная орда. А на море… Неужели буря? Неужели, когда до днепровского устья осталось дня два хода, им встанет на пути неодолимая преграда?
– Опустить парус! Закрепите бочку с водой! Да не забудьте люки закрыть! Торопитесь, друзья! – крикнул он, вслушиваясь в глухой нарастающий гул.
В темноте нелегко было справиться с большим тяжелым парусом. Снасти запутались. Их пришлось обрубить саблями. Полотнище упало вниз, и его с трудом затолкали в трюм.
Тем временем грозный гул, который несся, как казалось, со всех сторон, внезапно перерос в тяжелый рев и свист. Фелюга вздрогнула, наклонилась на левый борт. Арсен налег на руль и развернул судно кормой к ветру, который подхватил ее, словно пушинку, затряс, завертел и понес в темноту ночи.
Холодные волны перекатывались через палубу. Арсен выплюнул изо рта соленую воду и закричал:
– Якуб, Яцько, идите вниз! Вам здесь нечего делать! Мы останемся наверху вдвоем с Мартыном!
Промокшие до нитки Якуб и Яцько, держась за снасти, пробрались в носовую часть фелюги. Открыли люк и втиснулись в тесную каморку. В уголке, качаясь в подвешенной на металлических цепочках лампадке, желтым огоньком коптила свеча. Златка сидела на лавке, вцепившись руками в небольшой столик, а Квочка лежал прямо на полу. Рана его загноилась, нога распухла. От острой боли раненому хотелось кричать, выть, но не было сил, и он жалобно стонал.
Якуб и Яцько перешагнули через Квочку и устроились в углу, молясь своим, таким непохожим богам об одном: чтобы спасли их от разъяренной стихии.
Буря крепчала. Вокруг все ревело, клокотало, бесновалось, как в кипящем котле. Пронизывающий ветер сгибал мачту, швырял на палубу мокрые космы туч, словно хотел во что бы то ни стало закружить, перевернуть утлое суденышко, смахнуть его с поверхности моря, как росинку с листка. В его обшивке что-то скрипело, стонало, трещало, и казалось, фелюга вот-вот рассыплется, разлетится в бурлящем мраке.
Арсен всей грудью навалился на руль, чувствуя, что судно перестает слушаться его. Спыхальский вцепился с другой стороны и что есть силы тянул на себя:
– Выдержит?
– А черт его знает! Будем надеяться на лучшее. Если буря не усилится, то, может, и обойдется как-нибудь! – прокричал в ответ Звенигора.
Новый порыв ветра поднял фелюгу на гребень огромной волны, а потом стремительно кинул ее в ужасную бездну. Затрещала мачта и с грохотом свалилась на носовую надстройку. Следующая волна смыла обломки в море.
Непрерывно сверкали молнии. Побелевшими губами Спыхальский шептал: «Езус, Мария!» Арсен почувствовал холодок под сердцем. Какая нелепость! Вырваться из неволи, преодолеть такие опасности и утонуть в море!..
Так прошла ночь. Утром Спыхальский заметил впереди что-то темное.
– Арсен, скала! – закричал он.
Оба налегли на руль. Фелюга круто повернула в сторону, подставив правый борт натиску рассвирепевшего ветра, почти легла на гребень водяного вала. И тут Арсен увидел, что это не скала.
– Корабль!.. Галера… Тонет… Держись, Мартын, мы сейчас ударимся об нее!
Они еще сильнее налегли на руль, стараясь проскользнуть мимо опрокинутого вверх дном судна. Но расстояние до него быстро сокращалось, и избежать столкновения они не смогли. Фелюга, скользя, чиркнула кормой о галеру. Раздался оглушительный треск – руль переломился и скрылся в волнах…
От удара Спыхальский перелетел через борт и оказался в воде. Хорошо еще, что они с вечера привязались веревками к железной скобе, поэтому его не затянуло в бушующую бездну, и Арсен помог выбраться на палубу.
– А, чтоб ему пусто было, давненько я не купался с таким удовольствием, как нынче! – не удержался от грустной шутки перепуганный, мокрый с головы до ног шляхтич.
Теперь, когда руля не стало и фелюга затанцевала на волнах как хотела, им уже нечего было делать на палубе, и они втиснулись в мокрую и темную каморку.
– Ну, что там? – простонал Квочка. – Буря сильней разыгралась? Мы думали, что уже тонем, так затрещало все…
– Пока еще не тонем, но… потонем, будь уверен, пан Квочка, – мрачно ответил Спыхальский, дрожа от холода. Только теперь до его сознания дошло, что он находился на волосок от смерти, и ему стало по-настоящему страшно.
– Потонем?.. – Квочка надолго замолк, а потом тихо произнес: – Из-за меня все это…
– Как это так? – спросил Звенигора.
– Есть старое казацкое поверье: когда в море выплывает грешник, то обязательно накличет на себя и своих товарищей беду. Буря потопит или разбросает по морю их челны. А я – великий грешник… Когда бежал от пана Яблоновского, обещал матери и брату вырвать их из шляхетской неволи, забрать с собой, чтобы не издевалась над ними панская сволота…
