«Но я же все делал для прославления и укрепления власти солнцеликого султана, – оправдывался перед самим собой. – Во имя пророка! Во имя могущества Османской империи… А может, и здесь меня обманули, о Аллах?»
Подумал и о Звенигоре…
Какая прихоть судьбы свела его с этим невольником? Если бы не он, все, может, сложилось бы по-иному…
По-иному?
Но как? Убил бы воеводу, а жену его, свою мать, отдал бы бейлер-бею на истязания? И женился бы на Златке…
Его передернуло. Нет, хорошо, что Аллах не допустил всего этого!.. И тут же подумал: правильно ли поступил, задержав казака-уруса? Это был минутный порыв – свести Гамида с его прежним невольником. Посмотреть, как будет выкручиваться, оправдываться Гамид. И что скажет, когда увидит своего прежнего раба в роли свидетеля на справедливом суде над собой? А может, лучше было бы отпустить казака?.. Да, надо отпустить! С Гамидом он и сам поговорит, без свидетелей!
Разные мысли теснились в голове Сафар-бея, обгоняя друг друга. Но ни одна не приносила облегчения, а только боль, душевные муки… Одно знал твердо: никогда он не сможет признать родными Младена и Анку! Нет, нет!.. Это было бы ужасно!.. Пропало бы все, во что он верил и за что боролся… Разумом принимал, как безусловную истину, – доказательства все налицо, – а сердцем не мог принять. Не мог примириться с тем, что он, Сафар-бей, – сын гяура Младена, вожака презренных гайдуков!
Сафар-бей в исступлении поднял руку и сильно ударил ею по кровати. С раны сползла повязка, хлынула кровь. В глазах поплыли желтые круги, покачнулись стены, и он, теряя сознание, безвольно свалился на пол.
5
Когда Сафар-бей открыл глаза, то первое, что он увидел, было жирное темное лицо Гамида.
– Слава Аллаху, ты пришел в себя, мой мальчик! – радостно произнес спахия. Слегка прихрамывая на раненую ногу, тот приблизился к нему и грузно опустился на край кровати. – Тебе лучше? Ничего, грек Захариади быстро поставит тебя на ноги!
От неожиданной встречи у Сафар-бея снова поплыли перед глазами круги, и он опять потерял сознание. Очнулся от того, что Гамид брызнул ему в лицо холодной водой.
– Ай, как ты истек кровью… – словно из тумана пробивался голос Гамида. – Мне рассказали, что эту рану нанес тебе старый пес Младен… Жаль, что он сбежал со своей волчицей! Ты мог бы расквитаться за такой удар!..
– А может, Гамид, расквитаться мне следует с тобой? – тихо спросил Сафар-бей, чувствуя, как вместе со злостью, мгновенно заполнившей сердце, к нему возвращаются силы.
Гамид недоуменно глянул на молодого агу:
– Как тебя понимать, мой мальчик?
– Не смей называть меня так, Гамид! – закричал на него Сафар-бей. – Я все знаю!
– Что ты знаешь?
– Как ты выкрал меня и мою сестру… Что Младен – мой отец… Анка – мать… А ты… – Сафар-бей умолк и вызывающе смотрел на спахию.
Лицо Гамида посерело. Он беззвучно открывал и закрывал рот. Казалось, что вот-вот он задохнется. Такого поворота в разговоре он не ожидал и, сникший, молча собирался с мыслями. Наконец, запинаясь, промямлил:
– Опомнись, Сафар-бей! О чем ты говоришь?.. Это грязный наговор моих врагов! – Он поднялся с кровати и заковылял по комнате.
Сафар-бей горько улыбнулся, облизнул сухие горячие губы.
– Не прикидывайся невинным ягненком, Гамид! Ты совсем не похож на него… Не изворачивайся, как гадюка, – теперь не выкрутишься!.. Я презираю тебя, коварный шакал! Жирный ишак!.. На твоей совести гибель всего отряда! Ты предал товарищей, как потом предал и гайдуков! Ты выкрал меня, сестру мою…
– Сафар-бей! – перебил Гамид. – Одумайся! Ты пожалеешь, что посмел сказать мне столь неучтивые слова! Да простит Аллах тебя, несчастный!.. Припомни сам – не я ли относился к тебе, как к сыну! Ты учился в привилегированном военном училище, служишь в янычарском корпусе, стал бюлюк-пашой!.. Разве мог тебе дать все это твой отец-разбойник?.. Нет! Все это дал тебе я! А твоя сестра Адике… Если бы я был таким негодяем, как ты меня считаешь, то сделал бы ее своей женой или наложницей… Но я этого не сделал. Она воспитывалась вместе с моей дочерью, и я считал ее за родную… А тебе открыт путь к наивысшим должностям в государстве! Ты можешь стать пашой! Мало того, – даже бейлер-беем!.. Кто для тебя Младен и Анка? Неужели ты хотел бы возвратиться к ним и разделить их судьбу – судьбу людей, объявленных вне закона?.. Лучше совсем не знать таких родителей! Подумай: тысячи янычар, твоих побратимов по оружию, не знают своих родных и прекрасно обходятся без них. Образумься, Сафар-бей! Я спас тебя и дал тебе будущее!
Гамид замолчал, подошел к окну и сделал вид, что вытирает слезы.
Сафар-бей изменился в лице. Аллах экбер! Гамид словно читал его мысли!.. Разве не сам он отказался признать Младена и Анку своими родителями, оттолкнул их от себя? Он занимает очень высокий для его лет пост в янычарских войсках и надеется еще на повышение. Он мусульманин, наконец. Так чего же он хочет от Гамида? Зачем придирается к нему? Нет, он ничего не хочет… Просто ему стали противны толстая рожа Гамида и его лживые глаза. Он не может, не хочет находиться с ним под одной крышей! Нет, нет, прочь отсюда! Прочь с его глаз!
– Спасибо, Гамид, – с иронией произнес Сафар-бей. – Но после того как я узнал о твоем мерзком злодеянии в ущелье Белых скал и в Чернаводском стане, мне противно видеть тебя, говорить с тобой… Окажи мне услугу – позови лекаря Захариади. Я хочу немедленно перебраться из этого дома. Пожалуйста, протяни руку – позвони!
– Сафар-бей…
– Нет, нет, оставь пустые слова! Я сейчас же перейду к себе… А ты, если имеешь хоть каплю совести, немедленно со своим отрядом выступишь из Сливена… Чтобы глаза не мозолил мне! О давнем твоем грехе, о преступлении против наших войск и Якуба-аги, я буду молчать. А ты забудешь навсегда о нашем сегодняшнем разговоре… Звони!
Гамид подумал минуту, потом молча подошел к дверям и дернул за красный шелковый шнур. За стеною послышался хриплый протяжный трезвон.
Снова в неволе
1
Две недели вереница закованных в кандалы невольников, пополнявшаяся в каждом встречном городке и селе, шла по извилистой пыльной, а чаще каменистой дороге на Стамбул. Она разрослась настолько, что казалось, ползет чудовищная серая змея, голова которой уже поднялась на высокую гору, а хвост еще далеко в ущелье, внизу.
Арсен старался держаться в голове колонны. Впереди идти легче: задние пристраивают шаг по тебе, первым напьешься из невзбаламученного ручья свежей воды, не глотаешь взбитую тысячами ног дорожную пыль.
Он пытливо приглядывался к своим спутникам. Почерневшие, худые, изнуренные голодом и пытками, брели они, повесив головы, с трудом переставляя сбитые до крови ноги. Здесь были болгары, сербы, поляки, волохи, украинцы, венгры, хорваты, немцы, албанцы… Одних захватили на войне, других купили на невольничьих рынках или забрали из тюрем. С разных концов необъятного света жестокая судьба собрала их вместе и бросила под ноги страшному молоху – Османской Порте, которая, как паук, высасывала из них все силы, а потом безжалостно уничтожала.
