Ослабевшие и раненые не выдерживали дороги: падали, обессиленные, к ногам конвоиров, и те добивали их боздуганами. Трупы оттаскивали в лес на поживу хищникам или сбрасывали со скал в пропасти.
На седьмой день им встретились первые отряды султанского войска.
Пленников согнали с дороги. Мимо них двигались пешие и конные воины, сверкая оружием, в трепещущих на ветру разноцветных одеяниях. Разнаряженные аги горячили вороных и белоснежных коней. Ревели запряженные в тяжелые арбы круторогие буйволы, важно раскачивались невиданные на севере двугорбые верблюды, нагруженные огромными тюками.
«Началось! – подумал Арсен. – Сколько же их прется на нашу землю? Сколько смертей, слез и несчастья несут с собою!.. И знают ли там, на Украине, о беде, которая вскоре черным смерчем пронесется по бескрайним степям?..»
Он сидел у края дороги и внимательно присматривался к воинам, определяя их возраст, считал отряды и количество людей в каждом из них. Разглядывал оружие, снаряжение, невольно сравнивая с оружием и снаряжением запорожцев, левобережных казаков гетмана Самойловича и московских стрельцов. Получалось, что у турок больше холодного оружия – сабель, ятаганов, копий, боздуганов. Кроме того, каждый всадник имел притороченный к седлу аркан, чтобы ловить ясырь. Зато огнестрельного оружия было меньше, и оно было разномастное: янычарки, венецианские аркебузы и русские пищали, польские фитильные мушкеты с подставками, запорожские гаковницы
[109], разнокалиберные пистолеты. Отряд акынджиев
[110], на поджарых быстрых конях, был вооружен только саблями и луками.
Когда войско исчезло вдали, конвоиры вновь выгнали невольников на дорогу нагайками, нещадно стегая тех, кто отставал. Опять раздались стоны, загремели кандалы…
Наконец показался Стамбул. Огромный город вздыбился на крутых холмах тонкими шпилями минаретов, куполами каких-то неведомых каменных построек. Справа голубело спокойное Мраморное море, слева блестел под солнцем узкий залив – Золотой Рог.
Через город невольников не повели – голову колонны направили в обход, к пристани. Там их загнали в огороженный высоким каменным забором огромный тюремный двор, выстроили и передали какому-то сонному аге. Когда строй замер, ага медленно обошел его, пересчитал всех, потом объявил хриплым голосом:
– Отныне вы рабы нашего наияснейшего падишаха. За непослушание – плети! За побег – смерть!.. Кто лучше работает, будет получать еду дважды в день. А кто хуже – только раз!.. Казакам, если такие есть, выйти на пять шагов вперед!
Человек двадцать вышли из строя. Немного поколебавшись, вышел и Арсен. Вопросительно взглянул на агу. Для чего это ему казаки понадобились?
– Вы пойдете со мной, – сказал ага. – Остальные могут разойтись…
Строй распался. Люди разбрелись по рыжим холмам, усеянным землянками, как кротовыми норами.
Казаки побрели за агой и вскоре оказались у входа в темное заплесневевшее подземелье, откуда на них пахнуло застоявшимся вонючим воздухом и испарениями нечистот. Арсен невольно отшатнулся, но сильный тумак в спину заставил его ускорить шаг.
В подземелье было полно людей. Одни лежали на грязном земляном полу, другие сидели вдоль стен, третьи толпились у решетчатых дверей, где воздух был чуть посвежее. Оборванные, обросшие, как дикие звери, они скорее походили на привидения, чем на живых людей. На всех – железные кандалы. У некоторых на лбу или щеке выжжена тамга
[111].
Загремели двери, звякнул засов.
Новичков окружили узники-старожилы. Каждому хотелось узнать, что там на воле, дома, на Украине. Арсена обнял какой-то заросший бородатый человек, прижал к груди:
– Неужели ты, дружище?
Арсен с удивлением глянул на незнакомца. Откуда его здесь знают? Неужели кто из запорожцев?
Вдруг на лицо бородача, на копну пшеничных волос упал свет. В улыбке блеснули белые зубы и большие голубые глаза.
– Роман Воинов! Донской казак! – обрадовался Арсен. – Вот так встреча!
Они обнялись, поцеловались. Даже забыли про кандалы, сжимавшие руки и ноги.
Вопросам не было конца. Как ни коротка была встреча в Кафе, она навеки сблизила двух казаков – запорожца и дончака. Доброе слово и доброе дело никогда не забываются!
– Ну а с тобой что произошло? – спросил Арсен, коротко рассказав о своих мытарствах.
– У меня все вышло проще. Но не легче, – с грустью ответил Роман. – Привезли в Стамбул, продали на галеру. Плавал по Черному морю, по Белому
[112]…
Они переночевали, согнувшись в углу. Было очень душно от множества грязных, давно не мытых тел. Жутко от громких вскриков и стонов больных…
Утром казаков под сильной охраной повели в Едикуле. Худую славу имел этот старинный замок, превращенный в тюрьму. Его сумрачные каменные стены скрывали множество тайн. Здесь, в каменных мешках, мучились болгарские и сербские повстанцы, вожаки крестьянских бунтов, участники заговоров против султанов и сами султаны, сброшенные с престола удачливыми соперниками.
Казаков завели на широкий двор, где уже собралось много невольников, остановили перед мрачным домом с высоким каменным крыльцом и обитыми кованым железом дверями.
Встревоженный гомон многих сотен людей стоял над рядами. Слышались отдельные голоса:
– Что с нами сделают? Бросят в подземелье?
– А ты думаешь, галушками накормят?
– Вон и виселица с крюком. Не тут ли подцепили за ребро Байду?
– Как нас подвесят, тогда и узнаем.
– Всех не подвесят: крюков не хватит!
– Тише! Тише! Выходят!
Двери распахнулись. На широкое каменное крыльцо вышла гурьба людей. Посредине остановился казацкий старшина в черном жупане, с саблей на боку. На голове – горностаевая шапка с двумя цветастыми павлиньими перьями и камнем-самоцветом… Он был очень бледен и смотрел прямо на строй невольников, не поворачивая головы. Маленькие черные глаза неподвижно сидели под набрякшими красными воспаленными веками. Позади него стояло несколько старшин, казаков и янычаров. Из-за их плеч выглядывал понурый православный поп. К старшине в черном жупане подошел седоусый невзрачный человечек.
Невольники заволновались. Казаки в Стамбуле? Может, кош прислал депутацию, чтобы выкупить их? Такое иногда бывало…
Арсен с силой сжал руку Роману, почувствовал, как и у того напряглись мышцы. Неужели сейчас придет конец их страданиям?