Первым проснулся от резкой боли в лопатках Арсен. С тех пор как его избил Абдурахман, он спал лишь ничком, на животе. Поэтому сразу почувствовал, как кто-то уселся на спину, заломил руки назад и стал вязать. От его крика проснулись все.
В хижине было светло: на столе горела свеча. Несколько мрачных незнакомцев стояли над беглецами, держа в руках пистолеты. Другие связывали руки.
Поняв, что они попали в западню, беглецы попробовали дать отпор. Грива вырвал руки и шарахнул кулаком в грудь нападавшего, но сильный удар пистолетом по голове уложил его. Досталось и Арсену с Романом. Один Спыхальский, не очнувшись как следует ото сна, заметался, извергая целый поток ругательств, лишь после того, как его руки были крепко стянуты ремнями из сыромятины.
Когда все закончилось и слышалось только тяжелое сопение связанных беглецов и их противников, один из напавших толкнул Арсена ногою в бок:
– Ну, ты, янычар, вставай! Рассказывай, какой шайтан занес тебя сюда! Да выкладывай все как на духу, собака! Не вздумай брехать!
– Да кто вы такие, черт вас побери? Янычары или гайдуки? – возмущенно спросил Арсен, предполагая, что перед ними не янычары, а, скорее, вольные хозяева гор. – Почему накинулись на нас, как псы? А ты, хозяин, хорош, потерял совесть и честь! Принял, накормил – и сам же выдал этим башибузукам?
Старый балканджий, сверля Арсена горящим взглядом, ответил:
– Никто вас сюда не приглашал! Вы сами ворвались, как ворюги! И не очень-то кричи тут, бездельник! Отвечай, пока тебя по-хорошему спрашивают! Откуда здесь появились? Кто прислал?
– Никто нас не присылал. Мы сами пришли.
– Кто вы такие? Янычары?
– С чего вы это взяли?
– Не выкручивайся, видим по шкуре!
Арсен взглянул на свою одежду, усмехнулся. Действительно, он мог вызвать подозрение у гайдуков, если это вправду они. Хотя его одежда была забрызгана грязью, сильно измята, но сохраняла еще признаки янычарского наряда.
– Такую шкуру можно и скинуть!
– Это тебя не спасет, янычар!
– Как сказать, а то и спасет… Развяжите мне руки!..
Хозяин хижины посмотрел на стройного молодого парня, который начинал допрос:
– Развязать, Коста?
Тот утвердительно покачал головой.
Сопя, старик нагнулся и перерезал ножом веревку. Расправив руки, Арсен не спеша снял янычарский бешмет. Потом взялся за сорочку. Потянул – и почувствовал острую боль по всей спине. Сорочка присохла, вросла в глубокие язвы. Стиснув зубы, изо всех сил рванул ее через голову и, скомкав, кинул в угол. Повернулся спиной к свету:
– Глядите!
В хижине стало совсем тихо. Слышалось лишь потрескивание свечи.
– О леле! – воскликнул Коста. – Что это у тебя, человече? Вся спина в язвах, в крови!
Вместо ответа Арсен, перемогая боль, спросил:
– Теперь говорите, кто вы?
– Мы – гайдуки!
Арсен с трудом присел на лавку. Даже дикая боль не помешала ему облегченно вздохнуть.
– Я так и думал… Проведите нас к воеводе Младену!
Коста переглянулся с товарищами.
– Ты, незнакомец, знаешь воеводу?
– Да.
– Кто ты и твои товарищи?
– Мы невольники. Бежали с каторги…
– Руснаки?
– Да.
– Гм… Вот так притча! – почесал затылок Коста. Видно было, что он смущен и не знает, как поступить. – До воеводы Младена далеко… Да и не имею права вести вас туда, чужеземцы… Разве вот что… Проведу я вас к Драгану, а он уже пусть решает, что с вами делать. Не так ли, друзья?
Гайдуки в знак согласия закивали головами:
– Да, да.
– К Драгану? Так это же мой друг! – воскликнул Арсен, стараясь подняться. – Ведите нас быстрее к нему!
Однако силы, наконец, изменили ему. Голова закружилась, и он, весь окровавленный, повалился на пол. К нему кинулись Роман и Спыхальский.
– Сто дзяблов! Довели, доконали человека! – ворчал пан Мартын. – Лайдаки!
Мать и сын
1
Высоко в горах, среди неприступных скал, в заросшей соснами и елями тихой долине, укрылось несколько новых хижин. Сложенные из грубо обтесанных бревен, они кажутся издалека приземистыми грибами, из верхушек которых вьются сизые дымки. Перед хижинами бормочет свою нескончаемую песню небольшой ручеек с прозрачной ледяной водой.
Там, где ручеек перегорожен, разлилось небольшое живописное озерко. На его берегу, на плоском камне, стоит девушка. Крепким березовым вальком она изо всех сил колотит мокрое белье, и от этих ударов во все стороны разлетаются брызги, словно блестящие искры.
На противоположной стороне поляны, где виднеется единственный выход из этого тесного ущелья, опираясь на суковатую палку, сидит на уступе скалы представительный мужчина в красивом, расшитом узорами кожухе и, прикрыв глаза рукой, всматривается в еле заметную тропинку, вьющуюся между скал.
– Ох, горе нам! – вдруг воскликнул он. – Опять кого-то несут на носилках! Предупреждал ведь Драгана: «Береги людей, их у нас так мало осталось, не ввязывайся в драку с янычарами! Захвати «языка» – и возвращайся назад!» Так нет…
– Кто это, отец? – вскочила девушка.
– Сейчас узнаем, Златка. Впереди, кажется, Румен, за ним – Бойко… Носилки несут… Возле них не узнаю кто… Какой-то усатый! Кто бы это мог быть?.. А вот Драгана не видно… Неужели это его несут? Убитого или раненого?
– Драгана? – подбежала Златка. – Бедная Марийка! Как она это переживет?.. Надо позвать ее!
Она вся напряглась, словно птица, чтобы лететь к своей подруге.
За время пребывания в гайдуцком стане, в отдаленном, диком уголке Старой Планины, Златка близко сошлась с Марийкой, ставшей женой Драгана. Быстро переняла от нее обычаи балканджиев, умение вести нехитрое гайдуцкое домашнее хозяйство, целый ряд словечек, характерных для говора горцев.
Отец каждый день учил дочку стрелять из пистолета, рубиться на саблях и ездить верхом на коне. Старый воевода считал, что его дочь, живя среди повстанцев, обязана научиться всему, что умеют они.
Свободная жизнь в горах, военные упражнения и посильная работа быстро закалили девушку. Она сохранила гибкость, матовую нежность лица, но приобрела гордую, независимую осанку, загорела на солнце и ветре, в глазах, вместо покорности и страха, появилось выражение спокойной уравновешенности, решимости и готовности постоять за себя.
Это уже была не та Златка, что полгода назад, – так изменила ее жизнь.
Сейчас, в минуту тревоги, в ожидании опасности, новые черты особенно ярко проявились в ее внешности. В другое время воевода залюбовался бы дочкой – такая она была красивая, – но теперь не до того.
