Аэропланы кружили над селом. Треск пропеллеров был неумолимо нудный и противный. С них били пулеметы. Их пули летали, пели, свистали, чмокали и рыли снег по селу… Все попрятались по халупам. Нелепо раскинулась убитая женщина у школы да еще подальше дергал ногою подстреленный мальчик.
Тогда поняла Ольга, что все пропало. Ничто не спасет их от аэропланов. Не смея войти в церковь, она мысленно обратилась к Богу с жестокими, страшными словами упрека:
«Если Ты Всемогущ, как же Ты допускаешь торжество зла? Если Ты милосерд, как же Ты смотришь равнодушно на гибель невинных людей? На избиение женщин и детей?» Ей вспомнилось, как однажды Владек Подбельский рассказывал при ней Светлане: «Идет вечная борьба Зла и Добра. Эта борьба началась еще тогда, когда восстал против Бога сын Бездны, Люцифер. В этой борьбе вся наша жизнь. Мы живем для того. Мы все – солдаты армий либо Добра либо Зла. Если бы не было этой вечной борьбы, все было бы погружено в мертвую тишину, в покой, в сон Нирваны, как то было до раскола. Тогда не было времени, не было света, не было земли, не было ничего. Был хаос…» «Хорошо, – думала Ольга, – но Бог Всемогущ. Почему же Зло постоянно побеждает Добро на Земле?» Она изучала вместе со Светланой теософию и Штейнера. Она читала, что солнечные силы всегда боролись с Люциферическими и что воплощением солнечных сил явился на земле Христос. «Бог вдохнул в нас сознательную душу, чтобы мы помогли Ему в этой борьбе с темными силами. Мы, слабые, – Ему, Всемогущему».
– Господи, – с мольбой протягивая руки к широкому иконостасу деревенской церкви и быстрым взглядом окидывая тесные ряды покойников, лежавших на полу под шинелями и свитками, прошептала Ольга. – Ты видишь. Зачем же даешь тем побеждать?.. Яви милосердие на рабов Твоих, все Тебе, Твоему делу добра отдавших…
Ее глаза наполнились слезами. «Все ни к чему. И этот недавний, так во время и кстати приход Ядринцева с большою и смелою дружиною, и взятие батареи. Все ни к чему, когда у них аэропланы. Что мы можем против них?.. Точно охотник с дробовым ружьем над стаей цыплят, носятся они и истребляют пулеметами всех, на выбор. Окопы не спасут от бомб… Трещит лес от взрывов. Пахнет гарью… Страшными газами несет от бомб… Задушат они нас…»
Ольга повернулась от церкви и подняла глаза к высокому, бледно-синему, зимнему небу. Яркая точка стояла в небе, точно несся оттуда серебряный ангел.
Нет, это так показалось. От слез. Сквозь эти слезы снег, освещенный низким над лесом солнцем, заиграл, отразившись в небе серебряной точкой.
Ольга вытерла слезы. Совсем низко реют, кружат красные аэропланы… Дерзки они. Ничего не боятся. Трещит по ним снизу неумолкая ружейная пальба. Что она им? В них не попасть. Даром свистят в воздухе пули.
Один пролетал над лесом, направляясь к церкви. Ольга ясно различала его тупое рыло. Мелькал перед ним, немолчно жужжа, светлый пропеллер, и с пожухлых, полупрозрачных, как у мотылька, крыльев зловещие и грозные глядели красные звезды и гербы сатанинской республики, точно знаки таинственной еврейской Каббалы. Ольге казалось, что она видит даже головы летчиков. Часто трещал пулемет. Пули рыли кругом по снегу, точно крупный и редкий дождь сыпал по поляне.
Вдруг яркое пламя, желтое, громадное, с длинным черным языком дыма, сверкнуло на месте аэроплана. Глухой раздался взрыв. Из пламени один за другим вылетели два черных комочка, точно черви, и полетели на землю. За ними, как камень, оставляя полосу огня и дыма, низринулся в лес аэроплан, затрещал по деревьям, скрылся за ними.
Ольга стояла на паперти. В небе уже не казалась, но была ясно видна светлая, белая точка. Ангел Господен спускался на землю. Тот ли, что стоял на малых алтарных вратах в серебряной кольчуге и огненной рубашке с мечом, или тот, что нес ветку белых лилий мира?
Белый, в лучах солнца казавшийся серебристо-розовым аэроплан, без всяких опознавательных знаков, без букв и номеров, реял, как сокол, делая круги над красными аэропланами.
Теперь и второй из них, тот, что был подальше над лесом, так же как первый, вспыхнул пламенем и исчез в темном лесу. Два остальных заметались, взяли вышину, понеслись в синеющий хрусталь востока.
В лесу затихла стрельба. Грозное раздалось «ура»…
Наше – ура!
Потом залпы… Наши – залпы.
И все смолкло.
Белый аэроплан, делая круги, колеблясь, как лист в тихую погоду, опускался. Ольга угадывала, куда. В полуверсте в лесу была ровная и широкая поляна.
Из халуп валил народ. С криками радости, с ликованием победы на лицах, стремились навстречу белому аэроплану, ангелу с неба, посланному Богом.
Крестьянские свитки, красноармейские шинели, женские шубки, пестрые платки и полушалки – все смешалось в толпе, идущей к поляне. Ольга далеко опередила толпу. Она бежала, не чуя под собою ног, не чувствуя снега, не скользя. Бежала навстречу чуду.
Много теперь чудес на земле. Обновляются иконы, Божия Матерь легкою поступью ходит по Святой русской земле, рассыпает чудеса. Что удивительного, если из белого аэроплана, прилетевшего с неба, выйдет Ангел Господен?
Тихая в снегу поляна. Маленькие зеленые елки выбежали на нее, приодетые снегом. Аэроплан парил с застопоренной машиной. Серебристо-белая птица, мощный моноплан с широкими, как у цикады, крыльями. Он и походил на белую цикаду. Он опускался, кружа. Весь фюзиляж, хрупкий, как стекло, был на виду. Колеса, точно птичьи лапки, протянутые вперед, были четки. Еще один взмах, колебание, и он коснулся колесами снега на противоположной от Ольги стороне поляны. Подпрыгнул и побежал, зарываясь в снегу, навстречу Ольге. Остановился, клюнув носом, подняв кверху хвост. Дрогнул. Хрупко упал хвост на землю. Замер.
С аэроплана соскочили два человека в шлемах, как в масках. Один быстро снял шлем и авиаторскую курточку, другой почтительно подал ему белую свитку и папаху серого, серебристого курпея. Он надел свитку и папаху и пошел навстречу толпе. Сто шагов отделяло его от Ольги. Она уже догадалась, кто был это. Высокий и стройный, как серебряный тополь, на этой белой поляне, в белой, в талию шубке, отороченной седым соболем, в мягкой, кабардинской, высокой, чуть сдавленной спереди папахе, с Георгиевским белым крестом на груди, в ловко сидящих сапогах, он был прекрасен своею молодостью.
Ольгу встретил ясный, спокойный взгляд сине-серых, холодно приветливых глаз. Она видела розоватое лицо, тонкие брови, не большие, по-старому, в стрелку, русые усы, гладкий красивый подбородок.
Таким и должен быть тот, кого все так почитали. Несказанно красивым, как королевич из сказки, неизъяснимо влекущим, как светлая сила, таким близким душе и вместе таким далеким, точно житель другого, нездешнего мира:
– Б е л а я С в и т к а.
Сзади гремело восторженное народное ура. Толпа настигала Ольгу.
Она торопливо шла, приложив руку к груди, готовая упасть на колени, целовать полы чуть распахивающейся на ходу длинной, белой, тонкого сукна шубы.
Когда была в пяти шагах, она смело спросила:
