При этих словах присутствующие зароптали. Гуссейн-Паша, не в силах будучи одолеть гнева своего, ударил консула в лицо веером из павлиньих перьев, который держал в руках, и приказал изгнать его из своего присутствия. Деваль, поняв слишком поздно всю важность своей ошибки и ответственность, которая возляжет на нем, если гнев бея распространится на всех французов, поселенных в его владениях, делал разные попытки к миролюбной сделке, но Гуссейн оставался непреклонным и велел ему никогда, под опасением казни, не являться к нему на глаза. Едва узнали в Алжире об этом происшествии, французы сочли себя погибшими. Тогда-то, посредством меры, делающей честь его характеру и в то же время отнимающей всякую политическую тень у его мести, бей отправил главных офицеров своих ко всем французам, жившим в Алжире, для объявления им, что если он был принужден наказать одного француза за личное оскорбление, то не унизится, однако же до того, чтобы поразить невинных, и что они по-прежнему могут жить и торговать без всякого опасения.
Правительство реставрации хотело отомстить за Деваля блокадой, стоившей до 1830 года по семи миллионов франков в год. Министерство предлагало даже, чтобы, вместо всякого возмездия, какой-нибудь янычарский офицер прибыл как бы случайно на английский корвет, чтобы дать некоторые объяснения, которыми обязывались удовольствоваться и предлагали за это в подарок вполне снаряженный военный бриг.
Гуссейн-Паша не соглашался ни на какую сделку, требуя прежде всего удаления Деваля, и неизвестно, чем кончилось бы это дело, если бы последующее министерство не приняло других мер… Последствием всего этого было наконец завоевание Алжира и окончательное уничтожение морских разбоев на Средиземном море.
Часть III
МОРСКИЕ РАЗБОЙНИКИ СКАНДИНАВИИ И ДАНИИ
Глава 1
СКАНДИНАВСКИЕ МОРСКИЕ РАЗБОЙНИКИ В IX–X вв.
Явления морского разбоя отделяются от всеобщей истории, как эпизоды от длинной эпопеи, и сохраняют свой отдельный драматический интерес.
Первое появление аравитян в Европе, вследствие завоевания ими Испании в 710 г., составляет один из важнейших фактов истории средних веков. Мы рассказали во 2‑й части, как изгнание их, в конце XV столетия, послужило зародышем морского разбоя, которому турки дали в скором времени такое обширное развитие и трехсот тридцатилетнее существование.
Вторжение аравитян одним столетием предшествовало вторжению скандинавов. Первые начали завоеваниями и цивилизацией и кончили морскими разбоями; последние начали морскими разбоями и достигли цивилизации. Победоносные скандинавы сделались французскими гражданами, покинув меч для сохи. «Побежденные аравитяне сделаются тем же, если, – как говорит французский писатель Христиан, – мы сумеем показать им разумную силу в соединении с правосудием, когда вице-королевство и покровительствующие завоеванию учреждения, заменят в Африке вандализм, во многом доселе сохраняющий свою силу».
Возвратимся теперь к векам, покрытым мраком, и посмотрим, что делается на далеком Севере.
С V столетия весь Запад был опустошен или погружен в величайшее варварство. Народы, покоренные некогда древними римлянами, жили до V века, по крайней мере, в счастливой покорности. Единственный пример во всех веках – римляне-победители, соорудившие для них огромные дороги, которым с тех пор ни одна нация не дерзала даже подражать. Существовал только один народ: на латинском языке говорили от Кадикса до Евфрата; Рим сообщался с Триером и Александрией легче, чем нынче многие владения сообщаются со своими соседями. Варвары принесли с собою опустошение, бедность, невежество. В числе этих голодных и диких народов, устремлявшихся на разграбление империи, находились и франки; они существовали разбоями, хотя страна, в которой поселились, была так же плодородна, как и прекрасна. Каждый народец этих гордых завоевателей захватил себе свою долю добычи, но все эти владения были почти ничто до конца VIII века. Французское королевство простиралось тогда от Пиренеев и Альпов до Рейна, Майна и Саары. Бавария зависела от него, и король французский отдавал это герцогство в лен, когда имел на то довольно силы. Королевство французское, почти беспрестанно разделяемое со времени Кловиса и раздираемое внутренними войнами, было не что иное, как варварская провинция древней Римской империи; императоры константинопольские смотрели на него как на возмутившееся владение, но по бессилию усмирить его вели с ним переговоры.
Григорий Турский (538–594) – Геродот этой эпохи. В сочинении этого наивного писателя, единственном памятнике о тех покрытых мраком веках, варварство живет и дышит, как жило и дышало оно тогда в действительности, в книге его вы созерцаете это время во всей его страшной истине. История Григория Турского похожа на старинные стекла Реймсского собора, из которых каждое представляет изображение варварского стиля. В этой гигантской эпопее, не имеющей себе равной, надобно прислушиваться к громовым голосам Севера и к бурному волнению вторжения; здесь молнией сверкают широкие мечи завоевателей. Страница за страницей, жалость ослабевает и ужас усиливается; история отступает, варварство само не дерзает более повествовать о своих подвигах и вскоре перо выпадает из руки Фредегара от бессилия писать далее!
В эту эпоху бедствий судьба, которую можно назвать чудесною, спасает в монастырях обломки погибшей римской образованности. Насупротив этих печальных зрелищ, склоняющих долу чело народов VII и VIII столетий представляют другое зрелище – зрелище великих миссионеров, приносящих германским племенам вместе с христианством первые начатки новой гражданственности. Таков ирландец Колумбау, борющийся против Фредегонды среди князей меровингского дома; таков Св. Галль, очищающий леса Швейцарии. Чудесное преобладает во всех этих рассказах, но рядом с чудесным находится глубокий исторический смысл в предназначении этих поборников веры, которые отправляются оспаривать уединения у их диких обитателей и приобретают владычество над землею, чтобы вполне возвратить ее человеку. Вот еще Св. Бонифаций, апостол германских народов, который, проведя 40 лет в поучении народов на Везере, сделавшись около конца своей жизни уважаемым епископом, возвращается в леса к своим новообращенным, унося с собою только Евангелие и власяницу.
Когда, после первого вторжения варваров, все узлы общественные были насильно расторгнуты, людям остался один Бог спасителем посреди бедствий, их окружающих. Нищенствующие общества заживо погребли себя в местах неизвестных и почитаемых недоступными, и обработанные поля не замедлили сделаться бесплодными под шалашами дикарей, умевших только опустошать. На месте произведений земли, иссушенных дыханием пожаров, снова явилась пустыня, между тем как на высотах, оспариваемых у ледников, остатки изгнанной цивилизации в страданиях ждали дня, назначенного для прекращения этого бича. Нравы Востока, расположенного к созерцательной жизни, населили уединения Кармели, Ливана, Фиваиды; труд характеризует религиозные общества Запада. Исчисление услуг, оказанных ими земледелию, одно уже составило бы длинную повесть. Они сгладили следы варваров, и, говоря об одной только Франции, колонизировали целые провинции. Бретань, Анжу, Берри, Овернь, Гаскония, Лангедок первоначально были необъятными монастырскими фермами. В недрах этих работ частности цивилизации начали снова возникать под тенью первых монастырей. После строгого исполнения постановлений орденских, между молитвами и умерщвлением плоти, полезные искусства занимали досуги. Монастырь представлял семейство, живущее в беспрерывном совершеннолетии. Ему принадлежало время для приготовления, созерцания и исполнения предприятий, которые потребовали бы содействия великого числа людей и многих генераций. Сколько людей не знают, или не помнят, читая нынче Гомера или Виргилия, Плутарха или Тацита, что только тяжкому труду нескольких отшельников мы обязаны этими драгоценными сокровищами литературы, с которыми ни один народ до сих пор не мог еще сравниться.
