– Абу-Агиб, перестань неосторожно шутить со мною! Знаю, чем я обязан святости клятвы. Правда, я обещал тебе ношу первого вьючного животного, и сдержу свое обещание. Итак, пошли взять в моих конюшнях сильнейшего мула, выбери в моей сокровищнице все, что хочешь, и когда он согнется под ношей, вели тащить его сюда живого или мертвого. Но берегись поднимать новые претензии на женщину, на которой покоились мои взоры…
– Оставь у себя свое золото, алмазы и парчи, – возразил астролог громовым голосом. – Что мне в твоих ничтожных богатствах? Наука, создавшая для тебя чудеса, могла бы также собрать у ног моих все богатства царей и великих земли, если бы богатство имело какую-нибудь прелесть в глазах философа, живущего уже только в прошедшем. Оставь у себя проклятые сокровища, награбленные хищничеством и кровопролитиями, но решись исполнить свою клятву прежде, нежели я принужу тебя к этому.
Молодая пленница, наклонясь над мулом, с насмешливостью окидывала взглядами влюбленных стариков.
– Ты принудишь меня? – возразил Эль-Хаджи-Мехеми, пылая гневом, но прикованный к месту взглядом Ибрагима. – Какие законы смеешь ты предписывать мне за слишком великодушное гостеприимство мое? И с которых пор безумный бродяга, земной червь смеет восставать против своего повелителя?..
– Ты мой повелитель! – прервал его вдруг астролог с диким смехом, потрясшим портик и двор. – Ты мой повелитель? А давно ли мелкий деспот уголка Могреба считает себя в состоянии бороться с могуществом человека, владеющего книгой Соломона? В самом деле, великий повелитель Алжира, да сохранит меня Бог от борьбы с твоим гневом! Прощай! Царствуй сколько хочешь, но не жди от меня более ни помощи, ни совета! А я отправляюсь в самый дальний уголок моего приюта помышлять о людской неблагодарности за благодеяния.
Сказав это, он схватил одной рукой узду лошака, на котором сидела пленница, другой ударил оземь жезлом и быстро исчез со своею добычей в пропасти, которая закрылась за ними, не оставив и следа.
Пораженный этим непредвиденным приключением, Эль-Хаджи-Мехеми долго оставался безмолвным и неподвижным. Очнувшись, наконец, он начал изливать свою горесть в жалобах и проклятиях. Потом велел пригнать 300 христианских невольников для взрытия земли на том месте, где исчез Ибрагим. Он сам управлял работами, обещая за успех свободу, – но все было напрасно. То ломы разбивались о гранит, то земля, с трудом выкопанная, сама собой заваливала работников. Напрасно также искали входа в пещеру астролога. Все исчезло, везде была плотная скала и нигде ни следа жилища Ибрагимова.
Сила талисманов не пережила отсутствия чародея. Серебряный всадник остался недвижим с лицом, обращенным на то место, где исчез соорудивший его. Эль-Хаджи-Мехеми понял слишком поздно, что нажил себе непримиримого врага. Печальный возвратился он в Алжир, перечисляя все жертвы, каких напрасно стоил ему странный посетитель, которому он предался с полным доверием.
С этого горестного дня его извещали часто, что отдаленные звуки незнакомой музыки, смешиваясь с голосом женщины, выходили в известные часы ночи из-под земли. Случилось даже, прибавляет легенда, что какой-то пастух, бродя однажды вечером около этого места, заметил в скале луч света и что, приникнув к щели, он увидел блестящую подземную залу, в которой астролог Ибрагим, сладостно раскинувшись на богатых подушках, дремал, по-видимому, убаюкиваемый звуками арфы, на которой играла молодая девушка. Паша поспешил поверить донесению пастуха, но расщелина уже исчезла. Новые разрытия имели также мало успеха. Площадь Кудиат-эль-Сабуна, на которой должны были находиться копии с дворца и садов Гирама, представляла взору по-прежнему пустынное уединение без зелени и тени.
Глава 6
ВОЕННАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ АЛЖИРСКИХ ПИРАТОВ В 1544–1562 гг.
Эфемерное царствование Эль-Хаджи-Мехеми было кратковременно. 21 июня 1544 года Гассан-Паша, сын Хеир-Эддина, явился под стенами Алжира, начальствуя 12 константинопольскими галерами. Наследник честолюбия отца и поддерживаемый славой его имени, ему стоило только показаться, чтобы привлечь к себе турецкий гарнизон, которому наскучил начальник, слишком дряхлый для замышления и исполнения дерзких планов. Кроме того, Хеир-Эддин находился в апогее своего могущества: оттоманский флот, выстроенный под его начальством в тулонской гавани, мог явиться для сокрушения строптивого города, благоразумие и выгода равно присоветовали покорность, как вернейшее средство спасения: Алжир отворил ворота.
Три года спустя в июне 1547 года Гассан-Паша, утвердившись в своем владении и замышляя завоевание Тлемсена, собрал 3000 пехотинцев, турков и ренегатов, тысячу спагов (арабских всадников) и пошел к западу с десятью пушками. Тлемсенский султан, Мулей-Ахмед, не осмеливался противиться вторжению турков и, покинув город при их приближении, искал убежища в Оране у испанского губернатора, графа Алкодетта, с которым заключил союз, обеспеченный заложниками.
Граф немедленно отправился в Андалусию, откуда привез 800 человек подкрепления, чтобы быть в состоянии сразиться в чистом поле. Предводители арабских племен на оранской территории поспешили на зов его и привели довольно многочисленную конницу, с которой он пошел к Тлемсену. Войска Мулей-Ахмеда в числе 5000 всадников также соединились с ним и после трехдневной остановки для устройства этих разнородных сил, оранский губернатор двинулся вперед, когда посланный Франциска I привез Гассан-Паше печальную весть о смерти Хеир-Эддина. Турецкий предводитель, пораженный этой потерей, отложил исполнение своих планов до другого времени и заключил мир, главной статьей которого признавал Мулей-Ахмеда вассалом испанской короны и обязывался более не тревожить его. Турецкое войско, искренно привязанное к Хеир-Эддину, два дня оплакивало его, по прошествии их, Гассан-Паша, одетый в траур, сел на черного коня и дал повеление отступить.
Но в дороге узнал он, что граф Алкодетта, не желая, вероятно, вернуться в Оран из бесплодного похода, пошел на Мостаганем, которым давно желал овладеть. Слабый гарнизон из 40 турков с двумя маленькими плохими пушками не мог противопоставить ему значительной обороны, однако Мостаганем был окружен такой твердой стеной, что ядра христиан не могли вредить им, притом же, недостаток пороха принудил Алкодетту послать за ним бригантину в Оран. Пользуясь этим случаем Гассан-Паша провел ночью часть своего войска в Мостаганем и разослал во все стороны верховых для вооружения соседних арабов, которые окружили испанский лагерь множеством засад. Досадуя на задержки, которым подвергалась его экспедиция и не подозревая тайных препятствий, граф приказал идти на приступ. Солдаты его действовали с решимостью, но едва успели они водрузить несколько знамен на стенах осажденного города, как турки, отворив ворота, сделали убийственную вылазку, с бешенством бросились на испанцев, никак не ожидавших подобной нечаянности, и произвели между ними страшное кровопролитие. Арабы и мавры, со своей стороны, бросились в тыл христиан. Окруженный со всех сторон и видя войска свои рассеянными, граф Алкодетта собрал горсть всадников, пробился с ними сквозь нападающих, и в тот же вечер возвратился беглецом в Оран, откуда выступил несколько дней назад со всей гордостью человека, уверенного в легкой победе.
