— «Евгений Мария Либшер, пятьдесят девять лет, родился и вырос в Вургвице, недалеко от Дрездена. Школьного аттестата не получил, все попытки продолжить образование прерывал, жил случайными заработками. Родственников не осталось, холост. В Баварию переехал не очень давно, работал в нескольких местах, но нигде долго не задерживался».
— Причина?
— Его выгоняли за ненадежность. Везде он лез в дела, которые его совершенно не касались, запуская при этом свои прямые обязанности. До устройства в культурный центр успел побывать подсобным кухонным рабочим в нескольких отелях, билетером в кинотеатре, проводником на фуникулере и, наконец, кладовщиком в спортивном магазине Харригля.
Остлер недоверчиво покачал головой:
— Либшер решил прыгнуть на голову бывшему хозяину и укокошить его и себя заодно только лишь в отместку за увольнение? Разве такое бывает?
— В жизни бывает все, что угодно, — высказался Штенгеле. — Но мне кажется, Либшером руководило обычное тщеславие. Его характеристика не соответствует профилю убийцы.
— Раз и навсегда заданного профиля убийцы не существует, — возразила Мария Шмальфус. — Все прекрасно понимают, что в каждом из нас прячется свой маленький Ганнибал Лектер…
— Напоминаю: мы говорим о Либшере. Давайте дальше.
— А что дальше? Чем-то особенным его биография не отличается. Помыкавшись по разным местам, этот гражданин прибился в конце концов к культурному центру. Открывал и закрывал двери, был билетером, контролером, ну и капельдинером. Сразу же у него начался серьезный конфликт с Петером Шмидингером. Либшер вмешивался в дела рабочего по зданию, все критиковал, все ему было не так, при этом свою работу выполнял неважно. По словам госпожи фон Бреннер, Либшер постоянно получал замечания. Ему вот-вот собирались указать на дверь.
— Теперь что касается его квартиры, — перехватил эстафетную палочку Хёлльайзен. — Визит туда стал кульминацией этого невеселого расследования. Вы знаете, это мало похоже на жилье человека. Солдатская койка и шифоньер — все. Никаких личных вещей, ни одного письма, ни картинки на стене, ни фотографии, ничего. Какое-то жалкое существование.
— Совсем ничего? Но ведь это само по себе подозрительно… Вспомните о главарях террористических группировок, живущих, как аскеты, в ожидании сигнала к атаке, так называемых спящих. В их квартирах тоже не обнаруживалось комфортных мягких уголков и столиков со стопками модных журналов.
Еннервайн обвел взглядом собравшихся.
— Либшер в роли киллера-смертника? Что-то я сомневаюсь. Ведь жертва в таком случае должна сидеть аккурат под тем местом, откуда может спрыгнуть убийца.
— Ну да, эта версия мне тоже кажется бредовой, — произнесла Мария Шмальфус, — однако сразу отметать ее не стоит. На том чердаке полным-полно дыр в полу и других дефектов. Какое бы место в зале ни выбрала потенциальная жертва, наверху всегда можно отыскать подходящую…
— Логическая ошибка! Логическая ошибка! — задиристо запротестовала Николь Шваттке. — С вас, Мария, десять евро в банк логических ошибок! Когда я служила в полиции Реклингхаузена, мы держали для таких ошибок специальную копилку. Ведь Либшер вскоре после начала представления увидел, что на те места явились вовсе не Харригль с супругой, а Гензель, то есть Штоффреген, со своей Гретель.
— А может, капельдинер не знал Харригля в лицо и просто выполнял заказ убить того, кто сидит на двенадцатом месте в четвертом ряду… — начал было Штенгеле.
— Все, прекратите, это уже просто неприлично! — в непривычном для него отчаянии воскликнул Еннервайн. — Какой угодно полицейский, даже уличный регулировщик, скажет вам, что это не версия, а черт знает что. Может, сразу уж предположить такое: тонкий знаток Библии Евгений Либшер приземляется на двенадцатое место в четвертом раду, выкрикивая во время падения имя какого-то пророка. И нам нужно всего лишь справиться, о чем идет речь в Книге пророка Исайи, глава четвертая, стих двенадцатый.
— Но ведь это знает любой ребенок, — ухмыльнулась Шваттке.
— А вдруг там даже есть высказывания насчет иностранных туристов на альпийских курортах? — хитро прищурилась Мария. — Например: «Будь предан анафеме тот, кто вредит иностранному туризму!»
— Все, хватит! — снова призвал коллег к порядку Еннервайн. — Вряд ли Евгений Либшер намеревался убивать Харригля, вместо которого в последнюю минуту появился Штоффреген. Самое большее, Либшер готовил наверху неприятный сюрприз для своего бывшего работодателя. Хотел, чтобы в Харригля угодило нечто достаточно компактное, но гарантирующее смертельный исход… я только не могу сразу сообразить, что именно…
— Зачем уж сразу «смертельный исход», может быть, просто планировалась какая-нибудь гнусная шутка? — предположил Хёлльайзен. — Может, капельдинер спрятал там наверху…
— …бочонок фекалий, например? Договаривайте, пожалуйста, все, что хотели сказать, я не барышня и в обмороки не падаю. После того, что мне пришлось пережить недавно, тем более. Ну хорошо, предположим следующее. Либшер, узнав, что в зале сидит вовсе не намеченная жертва, а совершенно посторонний человек, решил остановить свою адскую машинку, удержать, образно говоря, дамоклов меч от удара и полез убирать ту бочку с говном, совершенно логично. Мужчина взобрался на чердак, что-то не заладилось, и он случайно провалился в тартарары.
— В таком случае мы непременно обнаружили бы эту адскую машинку, дамоклов меч, бочку фекалий или что там еще, чем можно убить или по крайней мере вымазать человека.
В воздухе повисла пауза. Участники совещания усиленно обдумывали ситуацию. Версия «несчастный случай без участия посторонних лиц» начинала казаться самой правдоподобной. Один из виновников переполоха был налицо, правда, объяснить его действия так и не удавалось. Еннервайн помассировал виски большим и указательным пальцами.
— Похоже, мы зашли в тупик, — сказал он. — Что там с характеристикой Инго Штоффрегена?
Штенгеле энергично зашуршал бумагами.
— Я побывал в его квартире, и ее обстановка говорит об этом человеке все. В его жизни была только одна страсть: спорт, спорт и еще раз спорт. Больше его ничто не интересовало. Все стены увешаны плакатами с эпизодами из марафонов. Постеры чемпионов — Нурми, Затопек и многие другие, которых я даже не знаю. И то и дело повторяется сюжет: изможденные бегуны подбегают к финишу на фоне переполненных зрителями трибун. Судя по всему, это была его мечта. У меня сложилось впечатление, что каждая вещь в квартире Штоффрегена имеет отношение к олимпиадам или кроссам. Книги, карты с нанесенными маршрутами, кубки и вымпелы с соревнований по легкой атлетике, спортивная одежда, и чего там только еще нет.
— Родственники, друзья имеются?
— Так же как в случае с Либшером — почти никого. Родители молодого человека умерли не так давно. Лишь поверхностные контакты с несколькими приятелями по спорту.
— Типичная жертва?
— Не знаю, бывают ли вообще «типичные жертвы». По словам одного из немногочисленных приятелей Штоффрегена, у него не было постоянной девушки, и с той Гретель они наверняка встречались впервые. Я считаю, надо обязательно разыскать эту даму, и мы многое узнаем.
