— …совершенно беззвучная потасовка, которой не слышал ни один из четырех сотен посетителей…
— …и Либшер срывается вниз. Гретель не может мгновенно покинуть культурный центр из-за возникшей суматохи, поэтому дожидается, когда в холле станет посвободнее, забирает из гардероба свою ветровку и ускользает.
— Зачем ей забирать ветровку?
— Там в карманах лежит нечто важное.
— И она спокойно сдала в гардероб одежду с важным предметом в кармане?
— У меня еще одно возражение, — продолжал Штенгеле. — Наша Гретель не могла заранее знать, что Штоффреген сумеет добыть билеты на концерт. Ведь эти люди познакомились, насколько я понял, совсем недавно, несколько дней назад. Как она могла полагаться на то, что новый знакомый проведет ее в зал? Как вы это себе представляете — Гретель заставляет Инго идти к Тони Харриглю, вдруг тот подарит два пригласительных на концерт, все билеты на который давно разобраны? Крайне маловероятно. Для таких целей гораздо разумнее присоединиться к какому-нибудь страстному меломану, который не пропускает ни одного представления и, может быть, даже имеет абонемент.
— А еще лучше — свести знакомство с каким-нибудь сотрудником культурного центра! — внес свою лепту в обсуждение Остлер. — Может быть, Гретель и Либшер связаны гораздо теснее, чем мы думаем.
Однако Мария не собиралась так просто сдавать позиции.
— Гретель и Либшер? Это невозможно! Скорее, Гретель работала в паре со Штоффрегеном. Последнему отводилась роль обычного посетителя, который не покидает пределов первого этажа, а она в это время поднимается на третий…
— И при этом они действуют так грубо, так беззастенчиво бросаются в глаза? Приходят слишком поздно, позволяют пустовать дефицитным местам, оставляют великое множество следов? Нет-нет, в моем мозгу альгойца это не укладывается. Слишком нерационально.
— Ладно, сдаюсь. Ой, ну до чего жаль отказываться от этой версии. Гретель и Штоффреген очень устроили бы меня в роли новых Бонни и Клайда…
— В любом случае, — подытожил Еннервайн, — эту женщину необходимо найти: свидетельница она или участница преступления, не важно. Если обращение через газету ничего не даст, то нам придется объявлять ее в розыск.
В совещательную комнату вернулась Николь Шваттке.
— Ну, как поговорили со свидетелем? — спросил Еннервайн. — Есть что-нибудь новенькое о прохвосте, который от нас удрал? Как вы понимаете, у меня личная заинтересованность в этом вопросе…
Шваттке выпучила глаза:
— Я не ручаюсь, что наша беседа была полезной для следствия.
И она кратко пересказала коллегам странный разговор с любителем пива.
— А вообще он — как мне показалось, нарочно — говорил на таком утрированном местном диалекте, что я с трудом его понимала.
— Неужели?
— Ну, если честно, все затруднял не столько диалект, сколько сам ход его мыслей.
Остлер и Хёлльайзен кивнули со знающим видом.
— В следующий раз посылайте на допрос кого-нибудь из местных, хорошо? — попросила Николь.
— Насколько я знаю, ваш муж — баварец, — прищурился Еннервайн. — Разве он не преподал вам особенностей местной речи?
— Когда ему? — вздохнула Шваттке. — Мы почти не видимся.
— Работаете в разные смены? — спросил Остлер.
— В разных федеральных землях, — ответила Шваттке.
— Как это? Я думал, ваш муж здешний.
— Здешний-то здешний, но… Знаете, мой супруг соответствует всем шаблонным представлениям о баварцах. Он нюхает табак на топленом масле, носит усы едва ли не в метр длиной, может художественно нарезать редьку спиралью, и так далее. Мы познакомились при служебном обмене. Я стажировалась в полиции Реклингхаузена, но очень хотела уехать оттуда куда-нибудь, лучше всего в Баварию. Но вы знаете наши порядки. Если полицейский хочет работать в другой земле, ему нужно подобрать кандидатуру для обмена. Такого человека я нашла. Это был баварец, которому надоело строгать редьку спиралями и он хотел к нам в Вестфалию. Вот мы и поменялись, попутно познакомились поближе, и при этом… «гшна-гглт», как тут говорят.
— Нас бы отлично устроило и выражение «влюбились друг в друга», — с сарказмом заметил Хёлльайзен.
— Ладно, не важно. Вот так и получилось, что мы с мужем — амбициозные комиссары полиции, работаем с утра до ночи, при этом поменялись родинами и встречаемся крайне редко.
— У меня, — подхватил Штенгеле, — все было как раз наоборот…
— Обсуждение этих проблем, — грубовато перебил его Еннервайн, — мы вполне можем продолжить вечером, за кружкой пива. Сейчас нам некогда травить байки, надо как-то продвигаться в расследовании. Мы до сих пор не установили личность той быстроногой бестии в баварском костюме. Возможно, мы напали на след тяжкого преступления, гораздо более тяжкого, чем мы думаем. Вопрос к вам, Беккер: что показала экспертиза мешка для спортивной обуви, который свисал с крыши на веревочке?
— Мешок, мешок… — Беккер полистал свои бумаги. — Где же он у меня? А вот, нашел.
Руководитель экспертно-криминалистической службы вынул лист бумаги, испещренный цифрами, символами химических элементов и схемами того места, где был обнаружен подозрительный предмет. Молча окинув все это взглядом, Беккер подчеркнул что-то в нескольких местах, качая головой. Затем по очереди посмотрел в глаза каждому из собравшихся с многозначительным киванием. Наконец положил листок на стол, сложил руки на животе и прищелкнул языком.
— Черт побери, Беккер, хватит нагнетать обстановку, — не выдержал Еннервайн. — Выкладывайте, что там с мешком?
Беккер еще немного помедлил, но потом заговорил в резвом темпе:
— Этот мешок провисел под открытым небом очень долго. Как минимум несколько месяцев, может быть, даже год.
— Почему же в таком случае его никто не заметил?
— Если смотреть на крышу снизу, мало что увидишь. И соседние здания не настолько высоки, чтобы можно было взглянуть оттуда сверху. Кроме того, обзор загораживает раскидистый каштан. Но теперь, коллеги, держитесь крепче: как вы думаете, что я нашел внутри?
Докладчик сделал многообещающую паузу. Люди замерли в напряженном ожидании, Марию даже слегка прошиб пот.
— Ну? — встрепенулась она.
— Кроссовки! Там лежала лишь пара поношенных кроссовок сорокового размера, — ухмыльнулся Беккер.
— Кроссовки? И больше ничего?!
— Да. Мне очень жаль, но из них не торчало отрубленных ног, внутри не обнаружилось «бисквитов счастья» с посланиями от китайской мафии, и даже банальных носков в них тоже не было.
— Беккер, простите меня, но вы идиот, — заявила Мария, вытирая со лба пот.
— Однако сейчас — внимание! — начинается самое интересное, — продолжал Ханс-Йохен. — Деталь действительно важная. Видите ли, это не какая-нибудь дешевка из супермаркета, а безумно дорогая дизайнерская обувь крупной итальянской фирмы… э-э-э… «Гукки», «Гуши», как там ее? К сожалению, я не силен в итальянском…