– Что случилось? – спросила я водителя.
– Мы попали в плен, – ответил он.
– В плен к кому? – снова спросила я.
– В плен к иракцам, – сказал он.
– Разве здесь не Абадан? Ты нас сдал иракцам? – в недоумении произнесла я.
– Аллах Акбар, сестра! Мы все попали в плен, – вскрикнул он.
Иракские военные молниеносно ринулись в нашу сторону и через мгновение оказались у нашей машины. Я, сидевшая всё это время неподвижно у окна, быстро подняла стекло, закрыла двери, но это их не остановило. Они выбили стекло рукояткой автомата. От страха я прижалась к сестре Бахрами. Иракские солдаты высадили стекло машинного окна также и со стороны сестры Бахрами. Водитель отпустил руль и вышел из машины. Сидевший рядом пассажир вышел тоже. И только мы с сестрой Бахрами сопротивлялись и отказывались выходить из автомобиля. Маленькое радио, с которым я никогда не расставалась, выпало у меня из рук. Я все еще не могла понять, что произошло. Автоматный выстрел, произведенный иракским солдатом по двери машины, вследствие чего она открылась, вывел меня из состояния оцепенения. Солдат сказал: «Выходи! Быстро! Выходи!»
Когда мы вышли из машины, иракцы, подобно хищникам, выбрались из своей засады, окружили нашу машину, затем бросили водителя и его попутчика на землю, как мешки с песком.
Перед солдатами остались стоять мы – две девушки в возрасте восемнадцати и двадцати одного года: сестра Бахрами, одетая в манто
[78] синего цвета и светло-серое макнаэ, с белыми туфлями медсестры на ногах, и я в сером манто, коричневом макнаэ и армейских ботинках. Солдаты окружили нас.
Иракцев сопровождал человек в гражданской форме в качестве переводчика. Это был араб из Хузестана по имени Джавад, владевший фарси. Один из солдат, одетый в пятнистый камуфляж спецназовца, подошел к нам, чтобы обыскать. Я отскочила и закричала: «Не трогайте меня! Я сама выверну карманы!» Баасовцы, не ожидавшие такой реакции, отошли на несколько метров назад и, направив автоматы в нашу сторону, позвали Джавада и приказали ему переводить:
– Сдай оружие, которое у тебя имеется!
– У меня нет оружия.
– Сдайте всё, что у вас есть, сдайте гранаты!
– У меня нет гранат.
Я провела руками по своей одежде, потрясла макнаэ, вывернула карманы. Когда я вытаскивала руки из карманов, я спрятала в одной руке приказ о командировке, полученный в администрации губернатора, а в другой – записку «Я жива». Иракский офицер увидел эти бумаги у меня в руках. Он сделал знак, чтобы я показала руки. С улыбкой заговорщика и таким выражением лица, будто он раскрыл большой секрет, он забрал у меня обе бумаги и позвал переводчика. Джавад прочитал: «Я жива». Офицер окинул меня подозрительным взглядом и спросил: «Это – пароль?». Джавад посмотрел на меня, затем уставился на вторую бумагу. Он не хотел читать то, что было написано там. Он то и дело переводил взгляд с бумаги на меня, но у него не было выбора, и в конце концов он прочитал: «Масуме Абад, представитель губернатора в Абадане. Миссия: Переправить детей в приют Шираза».
Иракские военные решили, что завладели одной из важных военных тайн. Не помня себя от радости, они что-то быстро говорили по-арабски, а я с любопытством слушала их, следила за их движениями и за тем, что происходит вокруг меня. Но чем больше я слушала, тем меньше понимала. В каждой их фразе я слышала слова «banat al-Khomeini» и «general». Они связались со своими по рации и передали им новости. Я спросила Джавада, о чем они говорят. Он ответил: «Говорят, что взяли в плен двух иранских женщин-генералов». «Мы – сотрудники Красного Полумесяца», – возразила я.
Иракский солдат понял значение слов «Красный Полумесяц» и сказал: «Helal Ahmar, banat al-Khomeini» – «Красный Полумесяц, дочери Хомейни». Затем он повернулся к сестре Бахрами и спросил: «Как твое имя?» Прежде, чем она успела что-то ответить, я сказала: «Марьям, мы – сестры». Иракцы следили за малейшими нашими движениями и кричали: «Шагайте!»
Они заставили нас держать руки за головами. Мое макнаэ из-за это съезжало назад, открывая волосы, и это причиняло мне моральные муки. Я закричала: «Я не буду этого делать!» Джавад шел рядом с нами. С полуарабским-полуперсидским акцентом он сказал мне: «Сестра, ты попала к ним в плен, а не они – к тебе. Выполняй их приказы. Они думают, что ты скрываешь под макнаэ гранату. Они говорят, что в Курдистане женщины тоже носят такие же макнаэ и прячут под ними гранаты». Я снова потрясла свое макнаэ и показала им свои пустые руки, чтобы они убедились в том, что под макнаэ у меня ничего нет. Казалось, что они в какой-то степени поверили в то, что одежда сестры Бахрами принадлежит Красному Полумесяцу. На мою же одежду и обувь они смотрели с опаской и сомнениями. Даже если я чесала нос, они менялись в лице и направляли на меня оружие.
Вдали я видела иранских добровольцев, которые намеревались отправиться на фронт, но попали к засаду, устроенную иракцами. Я была крайне огорчена тем, что столько военнослужащих так просто попали в плен к противнику. Каким образом баасовцы оказались здесь? Я ведь поминутно и непрерывно отслеживала по радио положение наших войск и военную ситуацию в целом. Я не слышала ни единой фразы относительно того, что иракские войска смогли перейти реку Карун и захватить завод по производству пастеризованного молока, кораблестроительный завод в Арвандане, завод по производству мыла, селение Салмания и дошли до главной дороги Абадан – Махшахр. Подобно разбойникам, скрывающимся в кустах у обочины и появляющимся внезапно, они подстерегали и охотились за лучшими нашими людьми и добровольцами и взяли под свой контроль всю трассу.
Я по-прежнему отказывалась держать руки за головой. И баасовцы искали в пустыне проволоку или веревку, чтобы связать мне руки. У братьев руки были свободны. Я сказала Джаваду: «У мужчин ведь руки не связаны, почему они хотят связать руки нам?» Джавад перевел иракскому офицеру мой вопрос, и тот ответил: «Иранские женщины опаснее иранских мужчин». Я почувствовала еще большую гордость и готовность к противостоянию от того, что две иранские девушки были в их глазах такими грозными и опасными. После долгих и тщетных поисков в пустыне подобия веревки, чтобы связать нам руки, один из солдат развязал шнурки на ботинках, и ими они связали наши руки.
Наша встреча с баасовцами была неожиданной для нас и азартной – для них. Мы чувствовали себя атомными бомбами. При малейшем движении наших голов или рук иракцы тут же наставляли на нас оружие. Мы были ошеломлены и расстроены. Иракцы сомкнули кольцо вокруг нас. Среди них были военнослужащие всевозможных чинов: рядовые, сержанты, прапорщики, лейтенанты. Я повернулась назад, ища глазами водителя РИО
[79]. Иракский солдат, закричав «Стой!», сильно ударил меня по плечу прикладом автомата. Баасовцы окружили нас двойным кольцом и держали под прицелом. Ни мы не понимали их, ни они – нас. Переводчик изнемог. Каждый что-то говорил и спрашивал, и Джавад не знал, чьи слова переводить. И мы, в свою очередь, не знали, на чьи вопросы отвечать.
