Хусейн-заде ответил: «Когда вы вышли из своих домов, у каждого из вас были свои намерения. Однако вы должны наполнить их искренностью и чистотой для Всевышнего. И если не представится счастливой возможности для претворения в жизнь этих чистых намерений, по мудрости Всевышнего эти намерения совершить то или иное благое деяние приравниваются и становятся равносильны свершившемуся благому деянию». В подтверждение своих слов он пересказал следующий хадис: «Али (да будет мир с Ним!) во время одной из войн делил трофеи и дал каждому воину по несколько дирхамов, оставив себе тоже несколько. Вдруг один из его сподвижников глубоко вздохнул. Его светлость спросил о причине этого вздоха. Мужчина ответил: “Когда я собрался в поход с Вами, я пошел за своим братом, но застал его лежащим в постели и страдающим от сильного недуга, который лишал его возможности присоединиться к Вам. Во время прощания он сказал: «О, если бы я был здоров и мог бок о бок с Али сразиться с врагами Всевышнего!»”. После этих слов Его светлость тут же отдал воину свою трофейную долю и изрек: “Когда навестишь своего брата, отдай ему эту долю и скажи, что доля эта принадлежит ему за его чистое и искреннее намерение, которое равносильно тому, будто он на протяжении всего похода был с нами”. Сегодня, когда вы обладаете молодостью и сильной волей, а древо греха не пустило корни глубоко в ваши души, наполните искренностью и чистотой для Создателя свои намерения и шаги». В продолжение этой же темы Реза Зарбат пересказал хадис от Его светлости имама Резы (да будет мир с Ним!): «В Судный день одному правоверному показывают книгу его грехов, и он начинает бояться и дрожать. Затем ему показывают книгу его благих деяний, и он начинает радоваться и ликовать. Затем Всевышний приказывает принести и показать ему книгу, в которой записаны благие деяния, которые он мог бы совершить, но не совершил. Когда правоверный посмотрел, он воскликнул: “О Создатель! Клянусь Твоим Величием, я не совершал эти благие деяния!” Господь ответил: “Да, ты прав, но поскольку ты намеревался их совершить, я принял их (запечатлел их в книге совершенных тобой благих деяний)”. И тогда Всевышний даровал правоверному великую награду».
Али Мосайеби тоже поддержал эту тему и сказал: «Имам Реза (да будет мир с Ним!) изрек: “Если желаешь быть соучастником награды мучеников Кербелы, каждый раз, когда вспоминаешь о них, говори: «О, если бы я был с ними!» И тогда ты обретешь беспредельное счастье”».
В этом одухотворенном кругу, который составили четыре молодых студента-богослова, ведущих беседы на духовные и нравственные темы, наблюдались проявления различных чувств и эмоций – всех, кроме страха и боязни иракцев, пыток и смерти. Некоторые из братьев, чувствовавшие страх и опасность, сидели спиной к ним и делали вид, что абсолютно не слушают их. Студентов я хорошо знала, и они тоже меня знали. Единственный вопрос, который они задали мне, был: «Когда вы приехали в Кербелу?» Я ответила: «Но здесь ведь не Кербела, здесь – Танум». – «Почему не Кербела? – возразили они. – Этот путь и эта судьба абсолютно похожи на эпические события Кербелы. В Ирак вас привели любовь к Кербеле, Предводителю всех мучеников – имаму Хусейну – и ее светлости Зейнаб. Вам лишь надо преисполнить искренностью и чистотой ваши шаги». И далее продолжили: «Сестра, здесь – земля, которую прокляла ее светлость Зейнаб и после Ашуры изрекла: “Всякий день – Ашура, и всякая земля – Кербела”. То есть восстание имама Хусейна не ограничивается одним временным и пространственным промежутком, и ежеминутно происходит где-нибудь».
Я сказала им: «Ребята собрались вокруг вас. Иракцы издали следят за всеми нами. Не привлекайте к себе внимание!» Он ответил: «Наши тюрбаны и абы
[92] находятся у них. Мы попали в плен двадцатого мехра и сполна получили свою долю побоев. Эти новые, которых привели недавно, тоже получат свое». Марьям сказала: «Господин, женщины в плену и мужчины в плену – это разные вещи. Мы нервничаем, боимся и волнуемся за свою репутацию». Учитель Корана, нашептывая себе под нос молитву, ответил: «Всевышний позволил иракцам взять вас в плен, чтобы опозорить их, чтобы вы осрамили и обесславили их». И далее продолжил: «Ничто не находится за пределами могущества Творца. Сестра! Усердно молитесь!»
Та ночь, по велению Всевышнего, стала благом для нас. Иракские тюремщики уснули на несколько часов, и мы оказались предоставленными самим себе, чтобы зарядиться духовной энергией на оставшуюся часть пути и пройти его с еще большей верой, сердечной чистотой и упованием на Всевышнего.
Я спросила одного из студентов, который сидел ближе ко мне: «Раненые братья не здесь?»
«Нет, сестра, – ответил он, – здесь из здоровых делают раненых».
Баасовцы выбирали жертвы из пленных братьев согласно их собственным критериям и соображениям и, конечно, не без помощи нескольких продажных элементов из числа наших. Подлее иракцев были те из наших, которые за пачку сигарет торговали такими понятиями, как гуманность, благородство и честь. Они показывали пальцем на ребят, которых после этого вели в камеру пыток. Эти люди были иранцами, которые ради продления собственной жизни проливали кровь своих соотечественников и ради того, чтобы самим испытать меньше боли, подвергали других большим мучениям. Каждого, кого эти шпионы называли «Haras al-Khomeyni» (страж Хомейни), отводили на своих ногах, но возвращали на четвереньках с такими окровавленными и избитыми лицами и телами, так что их невозможно было узнать. Показателем того, что человек – «Haras al-Khomeyni», являлось наличие на его лице бороды и совершение им намаза. А в эти дни лица всех братьев были обросшими.
Когда иракские надзиратели заходили в камеру, чтобы выбрать «стража Хомейни», они зажимали носы, потому что там стоял тяжелый запах. Это было естественно – двести взрослых людей поместили в одно 24-метровое помещение и выпускали из него один раз в день. Для того, чтобы хоть как-то сделать эту гнетущую обстановку переносимой, ребята превращали всё в шутку. Сидя в ожидании очередной порки, они говорили, что готовятся «подышать воздухом». По мере возможности они надевали друг на друга по несколько пар толстой одежды с длинными рукавами, чтобы меньше чувствовать удары. Некоторых подвергали особенно долгим и внеочередным истязаниям. Один из ребят повторял: «Учитель Карим, скажите, разве это справедливо? Когда я был ребенком, я находился под плеткой отца, когда я пошел в школу, я оказался под плеткой учителя, а закончив школу, попал под плеть этих неверных!» Другой сказал: «Не повезло мне! Завтра должен был наступить последний день моей военной службы». Третий удивлялся: «Судьба – удивительная штука! Имея на руках американскую визу и билет, я попал в плен к иракцам. Если бы война началась двумя днями позже, я бы сейчас находился в Техасе». Каждый был занят анализом своей судьбы и степенью своей везучести. Не успел он закончить свою фразу, как его снова вызвали. После двухчасового перерыва, который иракцы предоставили в качестве отдыха себе и ребятам, они возобновили пытки.
На этот раз они указали своим дьявольским пальцем на пастуха Азиза и нескольких других братьев. Те из ребят, которые были вместе с Азизом в камере пыток, рассказывали: «Азиза подвесили за ноги и начали избивать его плетью по всему телу, по голове и лицу. А когда его отвязали, ему приставили к виску пистолет и сказали: “Азиз, это – контрольная пуля. Если у тебя есть какое-нибудь завещание, быстро скажи, чтобы твои друзья передали его твоим близким”». Азиза пытали так долго, что в конце концов он стал заикаться и не мог больше говорить. Все его тело было в крови. На него вылили ведро воды и сказали: «Мы даем тебе возможность придумать завещание. Твоя участь сегодня – смерть». Азиз умолял дать ему время для завещания. Спустя полчаса он успокоился. Иракцам стало любопытно, и они захотели узнать, о каком завещании говорит Азиз. Юноша, изо рта у которого лилась кровь, произнес, заикаясь: «Одну из тех овец, которые были со мной, принесите в жертву ради здоровья имама Хомейни!» Когда переводчик перевел эту фразу иракским тюремщикам, они с новой силой набросились на Азиза и не оставили живого места на его теле. Когда его приволокли и бросили в камеру, он абсолютно не мог говорить, и его невозможно было узнать. Это было очень мучительно и невыносимо – быть свидетелем подобных сцен. Но нам оставалось только терпеть. После зверских истязаний и пыток, которым иракские надзиратели подвергли Азиза, он несколько раз начинал биться в конвульсиях. Утром того же дня он умер мученической смертью.
