После этой ночи все снова всколыхнулось. Во сне всегда было особенное время, вернее, во сне не было времени, и потому мне казалось, будто я только что закончил свои круги по беговой дорожке, в то время как Альва читала, лежа на траве. Иногда я, бывало, ложился с ней рядом и дул на страницы, пытаясь их перевернуть. У нее это всегда вызывало улыбку, но однажды Альва отреагировала сердито. Она держала книжку, вцепившись в нее обеими руками. Очевидно, в тот момент умирал один из ее любимых персонажей. Только тут я разглядел, что она плачет. Я не хотел ей мешать, но уже было поздно, и получилось так, что я разделил с ней этот интимный момент. Глядя на ее раскрасневшееся лицо, я осознал, как сильно Альва любит литературу – гораздо сильнее, чем все другие люди, которых я знал. И то, что она, сидя рядом со мной, так волновалась из-за истории в книжке, вызвало волнение и у меня. Мне хотелось заключить ее в объятия и защитить, главным образом от самой себя и от всего того, о чем она мне никогда не рассказывала, а потом все повернулось иначе, сейчас это стало прошлым, и с тех пор уже миновало одиннадцать лет.
Вечером откопал электронный адрес Альвы и написал ей письмо. Я не рассчитывал на ответ, а сделал так под влиянием какого-то внутреннего порыва. Сперва получилось послание на несколько страниц, а в конце концов от него остались две строчки:
Мне тридцать лет, и у меня нет детей.
Как ты?
* * *
Ответного письма от нее я так и не получил. Несколько дней, даже несколько недель я в глубине души еще ждал ответа, потом перестал. Я отправил зов в прошлое, но не услышал ответа.
Весной я взял отпуск и съездил повидаться с Марти. Они с Эленой были в Бердильяке и собирались остаться там на несколько дней. Я подъехал к дому в конце Рю-Эс-Гофф и припарковал перед ним арендованную машину. Навстречу мне сразу выбежала хаски. Марти и Элена взяли его щенком, с тех пор он вырос и стал матерым, величавым псом с черно-белой шерстью и голубыми умными глазами.
В доме гостила сестра Элены с тремя детьми. Здороваясь с Эленой, мне показалось, что она выглядит очень печальной. В отличие от нее, во внешности брата сохранялось что-то вечно юношеское. Я подразнил его, заметив, что он становится все больше похож на отца и что скоро я, пожалуй, подарю ему трубку и светло-коричневую кожаную куртку.
Всемером мы отправились на прогулку в лес. Дети играли с собакой, мы с Марти немного поотстали. Я чувствовал, что мыслями он далеко. Наконец он кивнул в сторону Элены, которая как раз взяла на плечи племянника. В окружении детворы она на глазах расцветала.
– Она любит детей, – сказал Марти.
– Знаю.
– И скорее всего, никогда не сможет иметь своих.
Я остановился:
– Когда вы об этом узнали?
– В последнее время мы, конечно, и сами начали что-то такое подозревать. Вот уже два-три года мы не предохраняемся. А в последние месяцы даже нарочно старались подгадать. Когда мы увидели, что ничего не получается, Элена пошла обследоваться. – Марти посмотрел мне прямо в глаза. – Знаешь, я совсем не уверен, так ли уж мне самому хочется иметь детей. Мне нравится представлять, как я со своим ребенком собираю радиоуправляемую машинку, но я и без этого могу обойтись. А она-то любит детей, она всегда мечтала завести своих. В нашем доме так много комнат… Последние недели она часто плакала.
Мы неспеша брели по дороге, ведущей к знакомому лесу.
– Я женюсь на ней, – сказал Марти с тем стоическим спокойствием, которое было впечатано в него, словно водяной знак. – Мы раньше не собирались, но сейчас, мне кажется, это будет правильно. Как ты считаешь?
– Мне нравится эта мысль.
Марти смущенно посмотрел на меня:
– Мне хочется, чтобы ты был свидетелем на нашей свадьбе.
– Свидетелем на свадьбе? Разве для этого не принято выбирать того, кто тебе приятен?
– Я сделаю для тебя исключение.
В лесу пахло свежо и пряно, и я почувствовал предвкушение надвигающейся ночи. Мы подошли к каменистой реке, через которую было перекинуто поваленное дерево.
– Даже не верится, что в детстве я по нему перебегал. – Я потрогал ногой ствол. – Тут же не меньше двух метров высоты, если свалиться, то переломаешь все кости.
– В детстве ты ничего не боялся.
Я ступил на бревно и словно вошел в зачарованное место, открыл дверь в прошлое. Всего два шага, и у меня уже закружилась голова. Подо мною шумел бурливый поток, из воды торчали камни, хоть и не такие острые, как в моих воспоминаниях. Ствол под ногами качался, каждый шаг вызывал у меня такое чувство, что я вот-вот поскользнусь и свалюсь вниз. Меня прошиб пот, в ушах стоял голос отца, что это чересчур опасно. Все его страхи поселились теперь в моей голове, словно нежеланные квартиранты.
– Поворачивай назад! – сказал и Марти. – Даже со стороны на это страшно смотреть!
– В детстве я перебегал по бревну очень быстро, только поэтому все получалось.
Тем временем я преодолел уже четверть пути, но до спасительного берега казалось еще бесконечно далеко. «Вернуться в прошлое, – подумал я. – Снова стать тем, кем был в детстве». И тут у меня поскользнулась нога. Только благодаря быстрой реакции мне повезло удержаться на бревне. Сердце забилось так, что чувствовалось где-то в горле. Дело не стоило того. Я осторожно повернул назад к Марти. Как боксер, который на заплетающихся ногах возвращается в угол ринга, потерпев поражение от своего более молодого «я».
* * *
После продажи фирмы Тони два года прожил в Лос-Анджелесе, поступив в школу Чавеса – лучшую школу иллюзионистов. В свободное время он объездил на мотоцикле все Штаты и Южную Америку, до самой Огненной Земли. Сейчас он неожиданно переехал в Берлин и, пока искал квартиру, временно поселился у меня на кушетке.
Однажды вечером, когда мы с ним сидели в баре, туда вдруг вошла моя сестра. Не глядя по сторонам и не замечая нас, она подсела к группе женщин за угловым столиком, закурила сигарету и тотчас же завладела беседой. С бокалом в руке у Лиз был гламурный вид, и говорила она так, как пьет воду человек, умирающий от жажды: упиваясь каждым словом.
Тони хотел к ней подойти, но я его удержал. Я слушал низкий, театральный голос сестры: речь, кажется, шла о том, как ее «клеили».
– Лучше всего было на готической вечеринке в Нижнем Истсайде, – громко говорила она, – когда со мной заговорил бородатый мужик в кожаном прикиде с парой наклеенных рогов.
– И что он сказал? – спросила одна из приятельниц.
Лиз не спешила, наслаждаясь моментом.
– Он подошел ко мне вплотную и затем густым басом спросил: «Ты готова переспать с чертом?»
Ее хохот, немного сальный, разнесся по всему помещению бара, другие женщины тоже засмеялись.
Тони то и дело бросал на нее взгляды:
