– У нее есть друг, – сказал Тони во время игры, – довольно симпатичный.
– И что теперь?
Он растерянно поглядел на шары, затем нацелился на желтый.
– Не знаю. Я ценю твою сестру и в то же время влюблен в нее. Та часть, которая заботится о ней, рада ее счастью. Но та часть, которая в нее влюблена, готова порвать этого хахаля в клочья.
Он промазал.
– Я знаю, ты давно уже задаешься вопросом, почему я, наконец, не брошу эту историю с твоей сестрой, – сказал он. – Почему я просто не найду себе другую и не заживу с ней вполне счастливо. Да вот только порой остановлюсь и подумаю: «Жаль, что с Лиз не сложилось, а так вроде тоже неплохо. Значит, большего было не дано». – Тони покачал головой. – Нет, не могу я иначе.
– Я знаю.
– Ведь у нас никогда ничего не сложится, и, вероятно, через полгода я заговорю иначе, начну врать самому себе, но, по крайней мере, сейчас я честен. – Он положил кий. – Может, если ты всю жизнь шел не туда, то это и был правильный путь?
* * *
Январский вечер. Серый, закоптелый свет сочится в купе, края облаков светятся металлическим блеском. Поезд замедлил ход, проехал немного по инерции, остановился. В Люцерне на перроне меня встречала Альва. Она трижды расцеловалась со мной в щеки, затем отвела к своей машине, где нас уже ждал ее муж.
– Даже не верится, что ты действительно приехал, – сказала она на ходу, подведя тем самым итог и моим мыслям.
А. Н. Романову было уже шестьдесят семь лет, но выглядел он по крайней мере на десять лет моложе.
– Александр, – произнес он и протянул мне руку. – Очень рад познакомиться с вами.
Его акцент был почти незаметен. Романов оказался стройным, высоким мужчиной аристократической внешности, с волнистыми седыми волосами, и в тот вечер он был элегантно одет – в костюм и рубашку с незастегнутой верхней пуговицей. Его угловатое лицо было словно высечено резцом, рот складывался в лукавую усмешку, вдобавок от него исходила какая-то аура старомодной мужественности, невозможно было представить, чтобы он уклонился от драки или не сумел бы починить текущую сточную трубу.
Альва звала мужа не Александром, а русским уменьшительным именем Саша. Пока она вела машину вверх по склону горы, Романов рассказывал о местности, которую мы проезжали. Для меня было потрясением услышать звучный голос этого человека, чьи потаенные мысли были мне уже знакомы из его рассказов. Романов вошел в литературу двадцатилетним – интеллектуальный денди, чьи романы и новеллы переведены на тридцать языков. Сейчас его слава хоть и померкла, но оставила свой след в Интернете, где я наряду со множеством сплетен о его первом браке нашел также целый ряд фотографий, на которых он был запечатлен то в обществе знаменитых художников своего времени, то курящим перед клубом в Кэмдене
[29].
Вот уже два года они с Альвой жили не в Люцерне, а в небольшой горной деревушке Эйгентал у подножия Пилатуса
[30]. Местность была сельская, кроме нескольких фермеров и коренных жителей, наверху почти никто не жил, большинство гостиниц казались необитаемыми. Издалека доносился мелодичный гудок почтовой машины.
Мы подъехали к обширному участку, окруженному подгнившим деревянным забором. Само шале представляло собой громадное строение с каменным фундаментом, верхний этаж, крытый гонтом, был деревянным. За домом раскинулся сад и лужайка, затянутая тонкой корочкой льда. Уединенный приют, по-видимому всегда существовавший обособленно от остального мира. Я сложил свои вещи в гостевой комнате и на минутку задумался, зачем меня сюда занесло.
На ужин мы ели раклет, картошку и пили белое вино. Граммофон на камине играл джаз.
– «Time Further out»
[31], – сказал я. – И вы ужинаете под такую музыку?
Романов обрадовался:
– Иногда. Вам нравится?
– Моей матери очень нравился Брубек
[32].
– Я слышал Дейва в Сан-Франциско живьем. Очень общительный человек. Однажды после какого-то шоу мы вместе очутились в одном баре и проговорили несколько часов.
Альва взглянула на меня и сказала:
– Надо сказать, что Саша в шестидесятые годы был его преданным поклонником, ездил за ним, где бы он ни давал концерты. И как-то раз Брубек над ним сжалился и пять минут с ним поговорил.
Альва весело погладила Романова по руке. Мне было больно видеть, как они по-свойски переглянулись, как ей нравилась его манера, его затаенная усмешка, как будто он единственный из присутствующих заметил что-то забавное, но, никому не сказав, оставил это про себя. Я представил себе счастливые годы, которые она, по-видимому, с ним провела. Как сначала она держалась, наверное, неприступно, а потом оттаяла. Раньше она часто давала мне почитать книжки Романова. Отдельные места в них были подчеркнуты, в них шла речь о смерти его отца или о мучительном страхе, что ему не суждено ощутить счастье. Она по-прежнему восхищалась им, мне это было отчетливо видно.
– По пути сюда я еще раз перечитал ваше «Несгибаемое сердце». Наряду со «Снегами Килиманджаро» Хемингуэя это лучший рассказ из всех, какие я знаю.
– Спасибо, но он несколько переоценен. – Романов поперчил свой сыр. – Знаете, мне было двадцать лет, когда я его написал. С тех пор прошло более… Словом, это было очень давно. Рассказ неаккуратен, в нем чувствуется кич, у него масса недостатков.
– Меня он затронул.
Романов взглянул на Альву:
– Сколько ты ему заплатила, чтобы он это сказал?
– На наших счетах сейчас пусто.
Как тогда на вокзале, он протянул мне руку:
– Благодарю вас, Жюль, за эти слова.
После ужина мы сидели в гостиной. Все выпили лишнего. Щеки Романова разрумянились от вина. Придя в хорошее настроение, он рассказал нам, что очень точно представляет, как выглядит его душа:
– Величиной она около двадцати пяти сантиметров в диаметре и держится где-то на уровне груди. Она отсвечивает серебристо-серым цветом, а когда тронешь ее, то кажется, что касаешься тончайшего бархата, прежде чем рука проходит сквозь нее, как сквозь воздух.
Потом он рассказал о своей дружбе с Набоковым и о поездке в Китай:
– Я был тогда в вашем возрасте и каждый вечер ходил с друзьями в нелегальное казино в Макао. – Романов отставил в сторону свой бокал, чтобы жестикулировать обеими руками. – Царила восхитительная атмосфера преступного мира, слышались недвусмысленные предложения, ты флиртовал и беседовал с бандитами и сомнительными дельцами. В первый вечер мои друзья захотели играть на автоматах, я же выбрал рулетку, и мы договорились встретиться ровно в полночь в обменной комнате. Мне сопутствует удача новичка, и я выигрываю за несколько часов две тысячи долларов. По тем временам – огромная сумма. Ровно в полночь я в условленном месте ожидаю друзей, но их еще нет. – Романов отпил из бокала. – Я жду. И вдруг замечаю нечто невероятное: за одним из столов уже в двадцать третий раз подряд выпадает красное. Ну, думаю, вот он, идеальный момент. Итак, я ставлю сто долларов на черное. Никакого риска. Выпадает красное. Я еще раз ставлю сто долларов на черное. И снова, в двадцать пятый раз, выпадает красное. Чтобы вернуть свои деньги, я ставлю на черное двести долларов. Опять красное. Теперь мне уже надо поставить четыреста долларов. Опять ничего. Восемьсот долларов. Красное. Тут приходят мои друзья. Я беру у них взаймы денег и ставлю две тысячи на черное. Но и в двадцать девятый раз выпадает красное. Когда я, разоренный, выхожу из казино, то вдогонку себе успеваю услышать, как крупье объявляет: «Черное».
