– Льняное масло, отбеленное под действием дневного света в продолжение двух лет и варенное затем со свинцовыми белилами или свинцовым глётом? – спросил доктор Уоткинс и, получив утвердительный ответ, произнёс: – У меня есть. Осталось от одного дела… Можете послать ко мне домой, инспектор, миссис Кристи знает, где это.
– К обеду закончите, мистер О’Хара?
– Помилуйте, сэр! Я-то, положим, и к утру закончу, но олифе полтора дня надо сохнуть!
– Ну, это уже вопрос решаемый… – пробормотал инспектор.
В дверь постучали, и на пороге появился Стойкасл – нынче он был дежурным по участку.
– Сэр, – обратился он к мистеру Ланигану, – осмелюсь доложить, сегодняшний задержанный здоровяк пришёл в себя.
– А! Прекрасно, – потёр руки старший инспектор. – Давайте-ка его сюда, голубчика… Мистер О’Хара, скажите, как долго вы будете удалять старый лак?
– С четверть часа, может, немного больше, – ответил художник, не отрываясь от занятия. – Если констебль будет столь любезен и подержит икону это время.
– Что же, мистер Вильк, не откажете в любезности? – спросил мистер Ланиган.
– Не откажу, сэр. – Ещё четверть часа без сна я переживу, а поглядеть, как облик святой будет выглядеть без этой раскритикованной нашим художником лакировки, было страсть как интересно.
Да и конка ещё не ходит, а тратиться на кеб (тем паче идти домой пешком) что-то не хотелось.
Вскоре Маккейна в наручниках доставили в кабинет.
– Лучше мне не дёргаться, – хмыкнул он, покосившись на меня и на тот предмет, что я держал в руках.
– Уж будьте так любезны, – отозвался мистер Ланиган и кивнул на стул: – Присаживайтесь.
Задержанный последовал его указанию (пара констеблей, на всякий случай, остались стоять рядом с ним), а старший инспектор, сложив руки в замок, посмотрел на него долгим взглядом:
– Скажите, мистер Маккейн… Это, кстати, ваша настоящая фамилия?
– Да, сэр, – ответил тот.
– Так вот, скажите нам, мистер, зачем вы убили мать Лукрецию?
– Что?! Да я… – Преступник хотел было в возмущении подскочить, но был остановлен тяжёлой рукой Мозеса Хайтауэра. – Э, нет, сэр, вот это вам на меня повесить не удастся! Уж чего-чего, а этого я точно не делал!
– А что же делали? – мягко поинтересовался доктор Уоткинс. – Ну, кроме того, что проникли в женскую обитель без дозволения настоятельницы или лица её замещающего, что действующим законодательством трактуется как святотатство, и оказали сопротивление полицейскому? Ведь это вы похитили сестру Епифанию, верно?
– Моя вина, сэр, – ответил Маккейн, тяжко вздохнув и даже как-то поникнув. – Не знаю, как вы об этом прознали… Но она жива и здорова! Я собирался её отпустить, когда вся эта катавасия со старинными чертежами закончится, ей-богу, сэр!
– Где вы её держите?! – хлопнул ладонью по столу мистер Ланиган.
– В домике, который снимаю, Коннахат-Лайн, сорок пять, в подвале. Я оставил ей еды и воды перед тем, как отправиться на дело, сэр, так что…
– Констебль Стойкасл! – крикнул старший инспектор.
Когда тот явился, Ланиган распорядился отправить в дом Маккейна дежурный наряд и доставить в участок удерживаемую там монахиню.
– Ну а теперь, – сказал Уоткинс, – расскажите нам, что же вы искали в тайнике аббатисы.
– И на кого работаете, – добавил старший инспектор.
– Сэр… Я не знаю, на кого я работаю. Мне никогда не доводилось видеть этого человека.
– Так! – насупился Ланиган. – И вы полагаете, будто я в такое поверю?
– А пускай мистер Маккейн расскажет нам свою историю с самого начала, инспектор, – предложил доктор. – Ведь сотрудничество со следствием, если я верно помню, смягчает вину.
– Вплоть до перевода в разряд свидетелей, зависит от степени сотрудничества.
– Что же… – вздохнул арестованный. – Я расскажу вам, господа, историю своей жизни и падения. – Он помолчал немного, собираясь с мыслями. – Происхожу я из небогатого дворянского рода в Дамфрисе, что в Стрэтклайде.
– Англичанин? – удивился Макензи.
– Шотландец, сэр! – с негодованием ответил Маккейн. – И именно это стало причиной моих горестей. После несчастливой битвы при Куллодене, почти полторы сотни лет назад, как все вы знаете, хайленднры во главе с Джорджем Мюрреем запросили помощи в Эрине и короновали вашего короля Донхада шотландской короной. Стрэтклайд же достался англичанам, и скверные оказались это хозяева для нашей земли. Нет таких притеснений, что не чинили бы они шотландцам, имевшим несчастье жить под управлением британской короны. Арендаторов сгоняли с земель, дворян лишали их ленов… Мы бунтовали, но бунты быстро и жестоко подавлялись, а в землях наших селилось всё больше и больше англичан. Что я рассказываю, вы сами всё это прекрасно знаете, господа. – Он покачал головой. – Как и многие в юности, я мечтал о свержении ненавистного владычества и вступил в тайное общество заговорщиков «Круг чертополоха», надеясь или победить, или с честью погибнуть в борьбе. Увы, прекрасному порыву моей души не суждено было сбыться. Мои соратники, смирившись с невозможностью открытого противостояния Лондону, решили действовать путём террора: убивать английских поселенцев, жечь их фермы, и чиновников англичан они тоже приговорили к смерти. – Маккейн вновь тяжело вздохнул. – Незадолго до того, как я вступил в их ряды, одно из покушений вышло удачным: был убит проезжавший через наш городок лорд-протектор Глазго. Надо ли говорить, какие силы были брошены на поиск его убийц? Я, в отличие от большинства членов «Круга чертополоха», не обладал ещё навыками уходить от слежки, путать следы и скрываться. Англичане без труда меня арестовали, хотя я-то как раз был и ни при чём, и приговором мне должна была стать виселица. Тут-то я и попался на крючок своим нынешним хозяевам. Будучи отнесён к особо опасным преступникам, злоумышлявшим против короны, я был заключён в одиночную камеру, где дожидался судилища и казни. Надо ли говорить, насколько я был угнетён? Никому не хочется умирать в семнадцать лет, и я не был исключением, однако твёрдо был намерен не выдать никого из своих товарищей из «Круга чертополоха», тем паче что и известны мне были весьма и весьма немногие. – Маккейн вновь помолчал пару мгновений. – И вот однажды под дверь моей камеры просунули записку, где мне предлагалось бежать. От меня не требовалось ничего, просто дать своё согласие, а неведомые доброжелатели обещались устроить всё сами. Тогда я подумал, что это члены «Круга чертополоха» смогли проникнуть в ряды надзирателей тюрьмы – ведь и шотландцы служат там, – и, разумеется, я не смог отказаться. Наивно полагая, что это мои братья по борьбе с английским владычеством над Стрэтклайдом пришли мне на помощь, я дал своё согласие на побег. Не буду утомлять вас его подробностями, господа, отмечу лишь, что именно в ночь, когда мне довелось покинуть своё узилище, один из надзирателей, мужчина уже в летах, очень удачно скончался от удара.
