На улице из школы высыпали детишки, на ходу пристраивая на спине тяжелые ранцы. В эту школу ходили Сезанн и Золя, неразлучные друзья до своей знаменитой ссоры уже взрослыми. А подростками будущие художник и писатель делились друг с другом мыслями и надеждами в «Les Deux Garçons»
[23], самом знаменитом кафе Экса и тогда, и в наши дни. Верлаку нравились его обветшалые и элегантные интерьеры, позолоченные зеркала и пожелтевшие стены, но заходил он туда редко. Из-за большого наплыва местных стариков и приезжих туристов официанты были грубоваты, а обслуживание – медленным.
– Пойдемте в столовую, – сказал он. – Я еще не видел этих знаменитых стеклянных ваз.
Отвернувшись от окна, он пошел за Поликом в соседнюю комнату, читая пришедшее на телефон сообщение.
– От Ива Русселя, – сказал он. – Сегодня утром взорвали еще один банкомат. В Кала.
– Кала – городок маленький, – заметил Полик, нахмурившись.
– Я знаю. Но, видимо, достаточно велик, чтобы там был банкомат. Ух ты! – воскликнул он, входя в столовую. Ее стены были оклеены тусклыми цветочными обоями, тщетно соперничающими с фресками на потолке.
– А еще фрески есть? – спросил Верлак. – А, да, вижу. Действительно, «ух ты», – добавил он, проследив взгляд Полика, направленный на метровую вазу в середине обеденного стола. В самом широком месте, в середине, она достигала диаметра в полметра. Ее темно-коричневое основание было покрыто ярко-красной листвой дубов, окружающих вазу по периметру. Красочное небо вазы было ярко-желтым, похожим на закатное.
– Это и есть Галле, если я правильно понимаю? – спросил Полик.
– Да, я так думаю. – Верлак подался вперед, надевая очки. – Смотрите, внизу подпись. Я понятия не имел, что стекло может быть так красиво.
– Я тоже. А вот еще одна.
На черной мраморной каминной полке стояла ваза поменьше, в полметра высотой. Дымчато-белое стекло покрывали огромные желтые цветы, их длинные острые лепестки тянулись кверху, к золотой окантовке орнаментом с такими же цветочными мотивами.
– А что это за… – спросил Верлак.
– Хризантемы, если я правильно понимаю.
Верлак улыбнулся.
– Спасибо. Вы не могли бы связаться с Малым дворцом в Париже и попросить к телефону куратора отдела декоративного искусства? Надо оценить эти предметы.
– Конечно. Я потом сделаю несколько снимков… Посмотрите-ка, вот лампа, у которой основание будто сделано из вазы Галле.
Корпус лампы был золотой, с оранжевыми и красными тюльпанами, с бронзовой подставкой и ручкой. Полик протянул руку, включил и выключил свет – он хотел посмотреть, как под светом выглядит это стекло.
– Что вы делаете? – зазвучал знакомый высокий голос. Верлак резко обернулся и увидел, что комиссар открыл рот для ответа. И прежде чем тот успел что-нибудь сказать, судья произнес настолько низко и медленно, насколько мог:
– Простите, вы что-то сказали?
– Это же лампа Галле! Четырнадцатого года примерно!
– Мадемуазель Захари, будьте добры понизить тон, когда разговариваете с комиссаром и судьей. Далее: вам, как и всем посторонним, не положено находиться в этой квартире. Каким образом вы миновали полицейского при входе?
Секретарь дуайена пожала плечами:
– Я ему сказала, кто я такая, и объяснила, что мне нужны бумаги из кабинета профессора Мута.
Верлак и Полик переглянулись, и Полик понял, что кто бы ни дежурил сейчас на входе, приятный вечер его не ждет.
– Что за бумаги, которые не могут подождать? – спросил Верлак, глядя на нее в упор. В его взгляде смешались неприязнь и недоверие.
Одри Захари вздохнула:
– Они для Клода Оссара. После разговора с вами он пришел ко мне в кабинет, чуть ли не рыдая. Он отчаянно ищет грант на исследование, который должен был подписать ему дуайен. Грант нужно отправить завтра в шесть вечера.
– И почему вы думали, что найдете его здесь?
– Как вам известно, мне запрещено даже заходить в рабочий кабинет профессора Мута на факультете, но мне удалось заглянуть через дверь из моего кабинета, и портфеля на столе я не увидела – что понятно: он его унес домой в пятницу вечером. Правдоподобно? – Верлак услышал, как Полик что-то сказал, замаскировав кашлем, но секретарь невозмутимо продолжила: – Я рассчитывала быстро проверить в его домашнем кабинете.
Закончив это объяснение, она отвернулась от Верлака и посмотрела на дверь в соседнюю комнату.
– Постойте! А кто пооткрывал все двери? Они же всегда закрыты!
Верлак посмотрел на Полика, вздохнул, и секретарю ответил комиссар:
– Они были открыты, когда мы вошли.
– Нет-нет-нет! – возразила она, проходя через столовую в соседнюю комнату – гостиную, поменьше и поуютнее. – Профессор Мут все двери держал закрытыми. Особенно к себе в спальню!
Она направилась дальше, Полик и Верлак за ней. Они прошли через гостиную, кабинет, через просторную гостевую спальню с двуспальной кроватью и опять же цветочными обоями, местами уже отстающими от стен. В спальню Мута Полик и Верлак попытались пройти одновременно, но застряли в дверях. Верлак вопреки нарастающей злости едва не рассмеялся, вспомнив, как точно так же застряли вчера утром Тьери Маршив и Янн Фалькерьо.
– Постойте, мадемуазель Захари! – начал Полик, протиснувшийся в дверь раньше Верлака. – Ничего не тро…
Он не успел договорить, как Одри Захари закричала.
Глава 17. Поймать вора
Пол спальни был усыпан осколками стекла, будто конфетти. Полик инстинктивно протянул руку, загораживая мадемуазель Захари дорогу в комнату. Все трое молча смотрели на пол, пока Верлак не спросил:
– Мадемуазель Захари, сколько ваз здесь на полу?
– Я думаю, только одна, – ответила она, все еще оглядываясь. Указав на ночной столик, она сказала: – Вот та, что стояла здесь, была особенно высокой и толстой. Это она сейчас на полу. Доктор Мут именно поэтому собирался покрыть пол в спальне ковром. Ничто не выдержит падения на эти tommettes
[24].
Верлак посмотрел вниз, на шестиугольные плитки, столь обычные в Провансе, и увидел, что они, в отличие от поцарапанной краски и отклеивающихся обоев, в идеальном состоянии.
– Остальные вазы целы, насколько я вижу, – сказал он, поднимая глаза и замечая еще две вазы, одна на ночном столике, другая на небольшом письменном столе у окна.
Все трое оглядывали спальню, смотрели на открытые ящики комода и письменного стола, на разбросанные бумаги.
– Такое впечатление, что преступник побывал только здесь, – продолжил он. – А как вообще можно было проникнуть в здание, когда у входа дежурит полицейский?
