Второй же подарок был не менее важен, чем первый. Ибо сколь ни мучился Малх с паровыми двигателями, ничего у него не выходило. И пар напрямую в воду гнали по трубе, и турбину Герона пробовали – бесполезно. На малой модели вроде всё отлично, всё работает. Как начинают в натуральную величину строить, не модель, а сам корабль – всё. Конец. Стоит мёртвым грузом такая игрушка, деньги на ветер выброшены. Но только вот сама себя с места еле сдвигает. Не говоря уж о том, чтобы грузы или людей перевозить. Взяла Ольмо перо гусиное да начертила на листе пергамента простой чертёж. Как глянул Малх, так и хлопнул себя по лбу, назвался дубиной стоеросовой, умчался в Рудничную слободу. И как раз к родам наследника похвастался, что первый такой двигатель к знаменательному событию изготовил. Так мало того, что построил, так ещё и в один из корпусов, что были приготовлены для прежних паровиков, поставил, и тот пошёл, да ещё как пошёл! Два цилиндра, устройство для отсечения влаги в паре, котёл с трубками для получения пара, массивный маховик. Ещё – топка и много угля. И по Великому озеру двинулся первый пароход, дымя трубой и распугивая птиц своим пыхтением и шумом. А дальше, как говорится, было делом техники. Усовершенствовать способы изготовления деталей, разработать более эффективные передачи движения, но самое главное – работоспособность парового двигателя не вызывала сомнений.
Было и ещё кое-что, что славы даже представить себе не могли, и, конечно, первым эту вещь использовали опять же военные – воздухоплавание. Издавна жители долины Наска использовали при создании своих картин, специальных знаков для пришельцев из космоса, воздушные шары. Выглядел их летательный аппарат, правда, не шаром, а кубом. Внизу разжигался костёр, дым от которого поступал внутрь сшитой из особой ткани оболочки. Та поначалу пропускала горячий воздух, но когда копоть забивала поры, куб начинал надуваться и вскоре возносил под небеса корзину с человеком в ней. Пассажир время от времени, когда воздух начинал остывать, сжигал пучки соломы, подогревая воздух вновь, и наконец опускался на землю. И теперь армия империи впервые в мире образовала воздухоплавательные отряды наблюдателей, которые очень хорошо показали себя во время войны против майя, которая всё продолжалась и продолжалась.
Ещё прибыли первые поселенцы от тамплиеров. Те самые славяне, выкупленные на рабских рынках. Поначалу их расселили по городам и деревням среди простых славов, но когда те вдруг массово начали вести агитацию против старых богов, особенно Троицы Жизни, то ничем хорошим для новичков это не кончилось. После того как особо рьяным намяли бока да поступило множество жалоб от людей, князь признал, что идея поселить христиан среди славов потерпела крах, и потому принял прямо противоположное решение – собрать их всех вместе и устроить на фронтире, границе между Мокрыми лесами, где обитали людоеды, и прочими землями славов. Пусть молятся своему Распятому, глядишь, майя их есть будет приятнее.
Ну а Дар занимался Приказом тайным – готовил новых разведчиков в Европу, обучал их языку, ставил произношение, преподавал нравы и обычаи.
Так пролетела зима, наступила весна, близилось лето. Пора было исполнять обещание, и в один из жарких дней травеня
[58] он, оседлав коня, отправился в Торжок, откуда должен был на купеческом корабле добраться до Нордлан-да, где оставался Марк Мауберг. Как надеялся молодой воин, за прошедшие десять месяцев мальчик должен был изучить язык славов, отъесться и окрепнуть, да и от веры в Распятого отказаться в пользу Троицы. Плавание на грузовом двулоднике, подгоняемом быстрым попутным течением, заняло две недели, и вот Дар вновь увидел причалы города викингов. Старшина града встретил парня с радостью, запомнился тот ему лишь хорошим, да тут ещё и обещание выполнил, явился за мальчишкой безродным. Значит, слово своё держит.
Марк тоже оправдал доверие слава и надежды своего родного отца. На державном языке говорил уже бойко, только акцент выдавал его иное происхождение. Сильно подрос и уже ничем не напоминал того бледного, измученного постами и молитвами мальчугана, каким его впервые увидел парень на когте. Румянец на щеках, чистая одежда, смелый взгляд. И учителя хвалят – смышлёный, всё на лету усваивает. Словом, всё было как и рассчитывал воин.
Довольный, хлопнул мальчишку по плечу, взвихрил шевелюру, велел собираться в путь-дорогу. Завтра-послезавтра отправятся в центр державы, на новое место жительства. И станет учиться малец в Военной слободе, где будущих командиров и воевод готовят. Заблестели глаза у мальчишки, поблагодарил Дара, Свена-старшину, умчался.
Ну а там как принято – баня, ужин, беседа за холодным пивом… Неспешные разговоры, степенное поведение. Дар, по уже укоренившейся привычке, наблюдал за собеседником, анализировал вроде бы случайные слова, складывая для себя картину жизни в небольшой колонии норгов. Та процветает. Вон как у старшины в доме богато. И жёны его одеты, словно на праздник. Да и те из жителей, что ему попадались, тоже справно выглядят. Улицы чистые, дома ухоженные. Жаль только, что в основном девицы да жёнки. Мужчин-то, почитай, и нет. Попался ему отрок шестнадцати лет, идёт гордо, важно, а по бокам, за руки уцепившись, две жёнки. И не просто девицы – а жёны! Две! Хотя и старше юного супруга, да зато законные! И тоже гордость на лицах написана.
…– А ещё у нас Льот Свандерберг родила месяц назад. От кого, правда, неведомо. Но справный парнишка у неё! Крепкий, здоровый!
Щёлк! Словно что-то вспыхнуло в мозгу Дара. Но сумел безразличным тоном поинтересоваться:
– А вообще много у вас младенцев за это время родилось?
Староста погрустнел:
– Четверо всего. Мужчин-то у нас… Просто горе. Да ещё шестеро на сносях.
– Ну а чем эта Льот так интересна, что родила? Значит, муж у неё любящий.
– Да нет у неё мужа. Одна живёт и ни с кем никогда не встречалась. Она вообще не в граде обитает, а на выселках, что в полудне пути отсюда. Видать, кого и приветила знахарка.
Снова – щёлк! Знахарка-лекарка. Потому и живёт отдельно от города. Может… Стукнуло сердце быстрее.
– Слыхал я разные байки о ваших знающих… Как бы мне до неё доехать да полюбопытствовать насчёт кое-чего?
Свен мгновенно нахмурился – его благодушие как рукой сняло:
– Если из праздного любопытства едешь, то не стоит. Льот у нас с норовом, и можешь жестоко поплатиться за нескромность. Ну а если обидишь – пеняй на себя.
– Не обижу. Друг у меня остался там… – махнул Дар в сторону оставшейся за тысячи вёрст Европы. – Может, что скажет мне о нём? Отец Марка.
Староста отошёл от гнева – раз такое дело… Дружба всё-таки дело святое. Буркнул:
– Утром дорогу покажу…
Всю ночь Дар на лежанке в доме гостевом проворочался, не в силах вытерпеть. Она или не она?! Едва не ёрзал от нетерпения утром за столом, глядя, как неспешно викинг уминает форикол
[59], отвлёк себя:
