Купава ахнула, когда её племянник, единственный выживший сын старшего брата, оставшегося в Арконе навсегда, Борка, мальчуган трёх с половиной лет, подошёл к этому чужеземцу и застыл у ног воина, зачарованно открыв рот. Тот заметил, немного наклонился:
– Что, ждёшь, когда ворона гнездо во рту совьёт?
Мальчик насупился, а гигант вдруг легко подхватил парнишку, усадил на руку, погладил ладонью по пшеничного цвета голове:
– Что же ты один бегаешь, а где мамка твоя?
– Убили.
– А братья, сёстры есть?
– Убили.
– А папка?
Тот ничего не ответил, только угрюмо засопел. А воин как-то обмяк, только что стоял твёрдо, будто дерево, а теперь даже плечи опустились. Девушка не выдержала, рванулась из толпы беженцев, ожидающих, когда их станет больше, протолкалась в передние ряды, но её рванули назад:
– Куда прёшь? Не одна ведь! Ишь, боярыня!
И тогда она закричала, истошно, как могла:
– Борка! Борка!
Мальчуган услышал, завертелся на руках, и воин осторожно опустил парнишку на камень причала, но не отпустил, а, держа за ручку, подошёл к цепи воинов, за которыми находились прибывшие из Арконы. Его необычного цвета глаза сурово, даже чуть зло упёрлись в женщину, которая замолкла, когда племянника подвели к ней. Не отпуская мальчика, медленно процедил сквозь зубы:
– Что же это за мать, о которой сын говорит, что ту убили? Или лжёт он?
Купава задрожала, но выдержала суровый взгляд.
– Прости, боярин, не сын он мне. Племянник. И нет в его словах лжи. Всех у него даки вырезали. Чудом спасся.
Взор воина потеплел, лицо немного оттаяло. Неожиданно мужчина вдруг поклонился ей, коснувшись рукой камня, выпрямился:
– Коли так, прости меня, девица, за недоверие. Чья будешь?
– Из рода бояр Черепановых мы, боярин. Я дочь его меньшая, Купава Браниславовна…
– Запомню тебя, девица. А теперь бери своего племянника. и не отпускай больше пока. Народу много, затопчут – худо будет.
Слегка подтолкнул мальчика к девушке, та присела, обняла Борку, а он ещё раз посмотрел на них, отвернулся, снова отошёл за цепь охраны, заговорил о чём-то с одетым в синее с белой полосой одеяние человеком, показывая на них с племянником. Потом зашагал уверенным шагом сильного человека прочь. Сине-белый же мужчина быстро подошёл к воинам, отделяющим приехавших от остального града, что-то прошептал двоим из них, затем приблизился к ней:
– Вещи есть у тебя, девица?
– Нет ничего, батюшка. Только то, что на лодье всем давали.
– Бери своего малыша да пошли. Князь распорядился насчёт тебя особо.
– Князь? То сам князь был?! – Купава растерялась, а мужчина средних лет пояснил:
– Князь воинский Ратибор Соколов. Пошли, девица. Путь нам не близкий предстоит.
Не спрашивая разрешения, подхватил мальчика на руки и, не оглядываясь, зашагал к воинам охраны. Те молча развели копья, пропуская его и боярышню, затем снова сомкнули. Едва все трое оказались на свободном месте, как к ним подошёл юноша лет пятнадцати, внимательно взглянул на девушку и мальчика, молча кивнул и отступил в сторону, пропуская дальше… Затем был путь по многолюдным чистым улицам. Купава уже устала, ей было очень жарко, но мужчина спокойно шагал, словно и не нёс Борку на руках. Тот же вертел головой во все стороны, ему всё было интересно. Наконец, когда славянка уже была готова взмолиться о передышке, синие-белый резко затормозил перед большой дверью в глиняной белой стене, стукнул в неё висячим кольцом, а когда створка повернулась на петлях, поставил мальчика на камни мостовой и произнёс:
– Заходите. Ждут вас уже.
…Ратибор внимательно рассматривал расстеленный перед ним на полу дома доспех арконского воина и лежащее рядом прочее оружие. Только час назад он столкнулся с горем. Настоящим горем, которое пришлось испытать тем, кто приехал из старых земель. Его словно опалило словами мальчишки, и он, поддавшись чувству, велел определить его с той, что являлась его тёткой, в учебную слободу. Вырастет парень настоящим воином, сможет отомстить за павших братьев и сестёр да родителей. А жёнка… Что – жёнка? И ей дело найдут. Тайники да розмыслы
[13] всё, что можно, о старых землях да людях, там живущих, узнают да запишут – будущим розмыслам на пользу пойдёт. Нельзя родные края без присмотра оставлять. Ещё придёт время, когда славы возвратятся домой, чтобы вернуть отчие края истинным богам, изгонят заразу Трёхликую.
Однако то, что князь видел перед собой, ему не нравилось. Очень не нравилось. Доспех сделан грубо. Качество металла низкое. Это даже не сталь, а обычное закалённое железо из простой ручной домницы. Следы ударов молота, скверная пайка крупных, слишком крупных колец. Даже доспех отца, Брячислава Вещего, висящий в детинце Славграда на почётном месте, сделан лучше.
Ратибор наклонился, взял меч. Взмахнул, примеряясь к балансу… Скверно. Неуравновешен. Следы ударов вражеского оружия. Прищурился, вглядываясь в рисунок стали, – это не булат. Нечто среднее. Лезвие тупое. По сравнению со славгородскими мечами, конечно. Там, может, это и нормальное оружие… Положил обратно. Тяжёлый нож-скрамасакс даже смотреть не стал – неуклюж, неудобен. Их оружие, опять же, лучше.
Поднял лук, тронул тетиву пальцем – запела она на разные голоса. Попытался натянуть – лук с жалобным хрустом переломился в середине. Тетива же осталась невредимой. Да что же это такое?! Они что там, на родине, совсем оружие доброе делать разучились? Подобрал обломки, снял тетиву, подивился невиданному материалу. Ровный, тонкий, гладкий. Скользит в руке нежно. Подумал, подошёл к стене, снял тяжёлый боевой лук славгородцев, упирая коленом в седло, согнул оружие, надел арконскую тетиву… Выдержала! Снова тронул пальцем – звук был совсем другой! Чистый, звонкий… Попытался натянуть, сколько хватило сил… Рога почти сомкнулись, но тетива держала… Отпустил… и с оторопью уставился на разрез, из которого хлестала струёй кровь… Спохватился, выбежал наружу, подозвал отрока. Тот метнулся опрометью, принёс ларец со снадобьями, по пути кликнул лекаря… Старик долго пенял князю, словно неразумному дитя, – едва не располосовал себе тот сухожилия струной тонкой, словно женский волос. Зато понятно стало, что за щиток непонятный среди доспехов был: прикрывал он запястье той руки, что лук держит. А тетива хороша! Тонкая и прочная на диво! Да только если Малх Бренданов действительно выдумал то, о чём речь в письме была, то луки, да многое другое, уже ни к чему…
Взглянул в окно – уже стемнело. Пора и самому спать идти. Добрыня-то, как челядинцы доложили, едва поел, так за столом и уснул. И не мудрено – весь поход спал по два-три часа, да и то урывками. Столько всего каждый миг решать приходилось… А мальчишка должен добрым воином стать… – подумал князь, проваливаясь в глубокий сон сильного человека.
