Бородин покосился на Костю. Спит вроде. А может, притворяется. Это у Плюща метода такая – не ворочаться, когда сон не идет, а спокойно лежать и дожидаться дрёмы.
Валерий попытался представить себе весь этот мир, что окружал его, и сразу оторопь взяла. IX век на дворе!
Еще не покинули свои города индейцы майя, все так же складывают пирамиды. Ацтеки пока никому не ведомы, их Теночтитлан еще не выстроен, а вот Теотиуакан уже в упадке. В Азии…
Что там сейчас в Азии творится, Бородин не помнил. Халифат пока цветет и пахнет. В Китае вроде бы династия Тан. Или Сун?
Да какая разница! Он же не в Азии, а в Европе. Европа сраная…
Валерий раззевался – и заснул сном праведника.
* * *
…Отплывали в предрассветных сумерках, на ходу завтракая холодной олениной и ржаными лепешками. Запивали квасом – Эйрик целый бочонок приволок. Резкий был квасок, в меру сладкий.
Умывшись, Бородин утер лицо холстиной и занял место на корме. Местечко удобное – впереди него греб Хвитсерк, а за спиной – трюм, и никто не дышит в затылок, не кряхтит, не сопит.
Утро было прохладное, над Олкогой плыл туман, и противная сырость забиралась под кожаную рубаху.
Валерка к ней привык. А что? Простирнул, высушил, натянул. Ходи гуляй. Любая тканая вещь давно бы сносилась – и воняла.
К тому же холст или сукно шуршат в лесу, выдавая охотника.
– Весла на воду! – скомандовал Хродгейр. – И… раз!
Греби с узкими лопастями одновременно окунулись в воду, и «Рататоск», отдав швартовы, заскользил по реке, огибая крепость. Темные башни-вежи высились молчаливо и грозно.
За мысом отчаливала варяжская скедия – Халег Ведун стоял на носу и махнул рукою Кривому.
Загрюкали весла, и скедия, походя на гигантскую водомерку, медленно заскользила по гладкому плёсу. Но тишь да гладь были временными явлениями – через семь или восемь верст, за чередой сопок, на мысу по правому берегу показалась небольшая крепостца – форпост перед самыми порогами. А дальше скалистые берега поднимались отвесными стенами высотой с семиэтажный дом и образовывали настоящий каньон, где река не текла, а скакала по камням, пенясь и клокоча.
Но брод тут был.
– Сходим! – крикнул Хродгейр.
Мужички, которых нореги звали «форскарами» – работниками речных порогов, – уже поспешали к «Рататоску». Числом до полусотни, они потащили кнорр вверх по течению, гикая натужно и подбадривая друг друга.
А команда во главе с Кривым поднялась по выдолбленному в известняковом целике всходу наверх, где стоял большой храм Перуна-громовержца. Рядышком раскинулся большой поселок из крепких изб – коровье мычание, собачий лай, стук топоров не могли заглушить мерного грохотанья порогов.
За порогами викинги вернулись на борт кнорра, удерживаемого мужичками-работничками «на при вязи».
Но ненадолго – через семь верст вода закипела на следующей гряде порогов, уже не грохоча даже, а поднимая грубый рев.
– Сходим!
Уже добрая сотня мужиков, переступая в пенной воде, потянула кнорр – река неслась стрелою по огромным окатанным валунам.
За последней грядой – Велецким рубом – открылось Гостиное Поле.
Здесь купцов, одолевших пороги, устраивали на ночь, кормили, поили – только плати.
Кнорр одолел чуть ли не двадцать верст – обычный дневной переход, но время еще было. И «Рататоск» двинулся дальше.
Гребля выматывала настолько, что Бородин отупел.
Гребешь, гребешь, меняешься, привалишься к мачте, чтобы хоть малость отпустило утомление. И снова за это весло…
Можно сказать, Олкоги-Волхова Валерий и не видал. Одна лишь потная спина Хвитсерка качалась перед ним.
Запомнились только Пчевские пороги, потому как удалось отдохнуть – «форскары» тянули кнорр через все четыре гряды, усеянные камнями и обломками известняковых плит, а экипаж топал по берегу.
И снова: «Весла на воду!» И… раз! И… два! По плыли…
* * *
…Река вышла из узостей, потекла широким медленным разливом, достигая от края до края нескольких сот шагов. А вокруг стелилась низменная болотистая равнина, давнее обиталище чуди, чьи низкие землянки с соломенными крышами хоронились в лесу. Чудины промышляли охотой в прибрежных зарослях да сига волховского ловили.
В истоке своем Олкога была преширокой, выливаясь из Ильменя.
Крепость на месте будущего Новгорода уже была, звалась Городище. Гарнизон там стоял небольшой, следил за тем, чтобы купцов не шибко обижали, гонял по лесам разбойный люд.
Туман стоял плотный и волглый, но он таял под солнцем, замещаясь сухим теплом северного лета. Первыми из белесой рванины показались тесовые крыши, затем помаленьку проявились башни, рубленные из бревен, еще не успевших почернеть под дождями и снегом.
Зыбкая пелена стелилась по-над самой водою, выказывая черные мачты, качавшиеся ленивыми метрономами, а вот и лодьи открылись. Суда были большие, таким было трудно проходить даже волховские пороги, а уж отмели Ловати им точно не одолеть.
То была маленькая «эскадра», что следила за порядком на берегах Ильмерь-озера, куда переселялось все больше вендов из Старигарда, Ральсвика, Рерика, Йомсбурга, – теснили их саксы, напирали, выживали.
– Суши весла! – бодро скомандовал Хродгейр. – Паруса ставить!
Валерка со вздохом облегчения протащил весло сквозь лючок в борту и уложил на козлы. Уфф! Уморился.
Свежий ветер с севера натянул такелаж, надул полосатый парус, и заскользил кнорр по мелкой волне, плюхая и плеща, зажурчала рассекаемая вода. Хорошо!
Глава 16. Константин Плющ. Засада
Путь из варяг в греки, Ловать. 8 июня 871 года
Обнаружить неширокое устье Ловати было непросто, но рядом стояла невеликая крепостца – прочный сруб, окруженный частоколом, – и Ульф не промахнулся.
Ловать в эти вялотекущие времена была куда полноводнее, но и пороги речные никуда не делись – частенько приходилось сходить на берег и тянуть кнорр за канаты, благо Меченый переделал его на русский манер – укрепил киль, подшив крепкие плахи.
И теперь «Рататоск» то плыл на мелкой воде, то скребся килем по галечнику, стесывая помаленьку «набойки».
Берега то стелились сырыми низинами, то возносились крутыми обрывами, зарастая дубом, липой, сосной, рябиной. Река виляла, намывая мели, выставляя валуны-одиночки, бурля на перекатах, и тут не обойтись было без лоцмана, деревенского хитрована, что проводил кнорр по одному ему видимым копанкам в каменных косах, по глубокой воде в обход мелей.
Плату он брал скромную, зато и время берег, и корабельное имущество. Да и трудностей с устройством на ночлег не было – на расстоянии дневного перехода стояли малые крепостишки, где пара-другая длинных домов или покоев, как их еще называли, заключалась в квадрат частоколами из остреных бревен.
