– Осаживай, осаживай! – кричали викинги, шагавшие по сторонам кнорра и придерживавшие его за борта.
– Перецепляй канат! Оба, оба!
Прочнейшие канаты, плетенные из воловьей кожи, перевязали на другой ворот, и тот закрутился, толкаемый десятком волоковых. Ось барабана была смазана, и канат наматывался без скрипа, лишь дерево гудело.
Провожая глазами Хунди с Оттаром, Эльвёр задумалась. Как бы ей повыспросить подробности? У кого бы узнать?
Что там стряслось с людьми Сигурда, никто не знает, но для чего-то ж их послали? Для чего? И почему?
Девушка стала перебирать по памяти молодчиков Эйнара, сразу отбросив купцов и их людишек – Пешеход не станет доверять секреты торгашам. Да и не всякий воин знает о них – Эйнар всегда был малость наособицу от хирда.
Так кого бы ей попытать? И как? Извечное женское решение Эльвёр сразу же себе запретила – отдаваться за тайные сведения она не станет. Слишком уж противно.
Тогда как? Споить, может? Ага…
Бочонок крепкого напитка, доставленный из далекого Скотланда, лежит на соседней телеге. Ухитить его будет несложно. Но тогда действовать надо именно сейчас, пока не пройден волок. Потом ей никто не позволит просто так подойти и предложить выпить. Ныне же воины сами ходят вокруг да мимо.
Удачный момент! Его никак нельзя упустить.
Эльвёр спрыгнула с подводы и пошла пешком, шагая рядом. Воины даже не глядели на нее – в Гардах они и вовсе перестали сторожить девушек. Куда тем бежать?
Так далеко от родных мест они могут стать лишь рабынями, а то и вовсе большой игрушкой на одну ночь для каких-нибудь лихих людей. Те наиграются, пуская «куклу» по кругу, натешатся, а утром прирежут и дальше пойдут.
И никто их не накажет, даже слова худого не скажет. Чужие, они и есть чужие – вне закона.
Потому будущие наложницы сами жались поближе к викингам. Плохо, конечно, быть живым товаром, но неживым – куда как хуже.
Сдерживая шаг, дочь Освивра оказалась у той самой подводы, что была нагружена дарами императору. Вон он, жбанчик, в крепкой веревочной сетке. Теперь остается только вечера дождаться.
Волок закончится завтра, ближе к вечеру, когда караван проследует речкой Катынь, и следующая стоянка будет уже на Непре. Надо поторапливаться.
Солнце село, и викинги из хирда Эйнара Пешехода забегали. Укрепляли корабли, замершие на путях, – подбивали столбы, привязывали канаты к вбитым в землю кольям, распрягали лошадей, тащивших телеги с грузом. Бойцы, выбранные для кухонных дел, разжигали костры, благо дров хватало – их заготавливали волоковые мужики. Другие ставили шатры – небо было ясное, тепло, дожди не ожидаются, но лучше ночевать под крышей, пускай даже матерчатой.
Походив, поглядев, Эльвёр выбрала жертву. Ею стал Рёгнвальд Разрушитель, человек нелегкой и нелепой судьбы.
Послужив у ярла из Стьернсванфьорда, он разругался с ним и ушел к финнам, что жили далеко на севере. Особо не разбогател и вернулся, осев в Сокнхейде. Сходил в поход с Хьельдом-конунгом, и показалось ему, что Хьельд не столь крут, как другие. Подался к Гунульфу-с-Красным-Щитом, сэконунгу, которого разбили в прошлом году. Разбил тот самый Хьельд-конунг.
Многие из воинов Гунульфа запросились тогда к Хьельду, и он принял их к себе, а вот Рёгнвальд счел для себя лучшим пойти служить Эйнару Пешеходу.
Эйнар не слишком приближал Разрушителя – не за что было уважать этого «летуна», который не отличался преданностью. Но все же Рёгнвальд бойцом был опытным и всегда в курсе событий. Даже тогда, когда никто его не звал на военные советы, он пристраивался-таки поближе к Эйнару.
И все же Разрушитель чувствовал себя чужим в хирде, где все были знакомы друг с другом чуть ли не с детства. А он пришлый и особого почтения ни у кого не вызывал.
Рёгнвальд чуял такое к себе отношение, переживал, злился – и заливал горе пивом покрепче да вином заморским, став большим охотником до пития. Хлебнешь изрядно – и будто бы вырастаешь, становишься значимей, чем ты есть.
И все тебя любят, и ты к ним милостив…
…Разрушитель стоял в дозоре в самом конце каравана и восседал на вороте с пухлой бухтой кожаного каната. Неподалеку горел костер, отпугивавший комаров да мошку.
Лениво обмахивая себя веткой, Рёгнвальд смотрел куда-то вдаль, на заход солнца, где догорала багровая полоса заката.
– Рёгнвальд, это ты? – позвала Эльвёр.
Викинг встрепенулся.
– Кто тут? – сурово осведомился он, опуская ладонь на рукоятку меча.
– Я это, Эльвёр.
– А-а… Чего забыла-то? Или дёру дать решила? Хе-хе…
– Да куда ж тут бежать? В лес, к зверям диким?
– Эт точно что некуда!
– Рёгнвальд, – притворно вздохнула дочь Освивра, – беда случилась…
– Какая такая беда? Помер кто? Так то не беда!
– И впрямь помер, только давно. Гуту знаешь? Девушка из Себорга.
– Ну. Видал. А чего с ней?
– С ней ничего. А вот отец ее помер недавно. Гуте сообщили поздно, и она тотчас же устроила поминки – так у них полагается. Приходят гости и поминают усопшего добрым словом. И надо обязательно выпить – трижды.
– Правильный обычай! – одобрительно кивнул Разрушитель.
– Ага! А у нас как раз жбанчик треснул, протекать стал, вот мы его и решили распить, поминая. Девчонки там всех угощают. А меня сюда послали.
Рёгнвальд очень оживился:
– Ага! Помянуть, говоришь? Помянем! Мы закон понимаем, а обычай, он и есть главнейший закон. Наливай!
Разрушитель подставил свою деревянную чашку, и Эльвёр щедро плеснула зелья из Скотланда. Рёгнвальд попробовал, задохнулся, закашлялся, но утер слезы и выцедил всю емкость досуха.
– Ох… Вот это ничего себе… Ох и крепка! Так ты говоришь, трижды?
– Так полагается. Ой, а закусить я ничего не принесла!
– Пустяки! – утешил ее Разрушитель. – Щас сообразим!
Язык у него начал заплетаться, да и у жестов появилась пьяная размашистость.
Заедая вчерашней лепешкой с салом, Рёгнвальд вдохновенно болтал:
– Обычай – это закон! Да-а! А как же? Обычай-то все помнят. Конечно! Вот и поступают обычно… По обычаю. Ага… Отец у нее помер… Мало ли… Отцы, они у всех помирают рано или поздно. Ага… Твой-то жив? Звать как?
– Освивр. Убили его в прошлом году.
Эльвёр поневоле всхлипнула, не притворяясь нисколько. Разрушитель тоже погрустнел, сказал, добавляя в голос хмельной печали:
– Всех нас ждет Хельхейм или Валгалла. Это уж кому как! Освивр… Освивр… Что-то знакомое…
– Он был кормщиком у Андотта-кузнеца.
– Да ну?! Наливай!
